Книга Академический обмен, страница 44 – Дэвид Лодж

— Доброе утро! — бодро поприветствовал он их. — Похоже, сегодня будет жарко.

— Привет, — вежливо пробормотали они. — Привет, Филипп. — Они уселись за стол и стали с аппетитом поглощать какие-то патентованные засахаренные хлопья.

— Хотите бекона?

Они замотали головами — рты у них были набиты. Филипп вынул из гриля хрустящие и неотличимые друг от друга ломтики бекона и, сделав себе бутерброд, налил еще одну чашку чая.

— Что вы хотите сегодня на ленч? — спросил он. Близнецы переглянулись.

— Арахисовое масло и джем, — сказал Дарси.

— Хорошо. А ты, Элизабет? — Можно было и не спрашивать.

— Пожалуйста, то же самое.

Он сделал бутерброды из заранее нарезанного витаминизированного и абсолютно безвкусного хлеба, который любили близнецы, и сунул их в коробки, положив туда еще по яблоку. Близнецы принялись за вторую порцию хлопьев. В «Эйфория таймс» недавно напечатали об эксперименте, в результате которого крысы, которых кормили пачками от хлопьев, оказались здоровее тех, которых кормили самими хлопьями. Он сказал им об этом. Они вежливо улыбнулись.

— Вы умылись? — поинтересовался он.

Пока они умывались, Филипп вскипятил воду, чтобы приготовить кофе для Дезире, и взял вчерашнюю «Кроникл». «Как подчеркивают организаторы, это будет мирный, неагрессивный протест, — прочел он. — Однако местные жители, узнав о том, что на это мероприятие в Плотине могут собраться пятьдесят тысяч человек, включая прибывших из Мэдисона и Нью-Йорка, высказывают по этому поводу серьезные опасения». Он выглянул в окно, туда, где над центральной частью Плотина завис стрекозой полицейский вертолет. В город было введено двухтысячное войско, часть которого расположилась биваком в «Народном саду». Поговаривали, что солдаты тайком поливают цветы. Вообще у них был такой вид, как будто они вот-вот бросят оружие и присоединятся к протестующим студентам, особенно когда девушки — защитницы Сада дразнили их, раздеваясь до пояса и противопоставляя штыкам голые груди — такой контраст холодного металла и теплой плоти фотографы из «Эйфория Таймс», конечно, пропустить не могли. Многие солдаты были совсем юными пареньками, вступившими в Национальную гвардию, чтобы не попасть во Вьетнам, да и похожи они были на тех рядовых во Вьетнаме, которых показывали в телевизионных новостях, — смущенных и несчастных, иногда набиравшихся смелости перед камерой, чтобы поднять пальцы в виде буквы «V». В действительности же вся эта история с садом и была Вьетнамом в миниатюре, где университет был марионеточным режимом, Национальная гвардия — американской армией, а студенты и хиппи — вьетнамцами: эскалация вооружения, массовые убийства, вертолеты, уничтожение лесов, партизанская война — все это прекрасно вписывалось в общую картину. Будет о чем поговорить на шоу Чарлза Буна. А больше, пожалуй, ему и говорить-то не о чем.

Близнецы снова появились в кухне, чтобы забрать свои коробки с едой. Одеты они были в джинсы, выцветшие футболки и полукеды и теперь выглядели чуть чище и опрятней.

— Вы с мамой попрощались?

Небрежно крикнув «пока, Дезире!» и получив в ответ невнятный возглас, они вышли из дома. Филипп поставил на поднос кофе, апельсиновый сок, подогретые пончики и мед и понес все это в спальню Дезире.

— Привет, — сказала она. — Ты точен как часы.

— Чудный день сегодня, — ответил он, поставил поднос, подошел к окну и опустил жалюзи, так что солнце стало пробиваться в комнату длинными полосками. Рыжие пряди Дезире загорелись огнем на темно-оранжевых подушках исполинской кровати.

— Это что, вертолет нам чуть крышу с дома не снес? — спросила она, со смаком приступая к завтраку.

— Да, я как раз был в саду.

— Вот гады. Дети в школу ушли?

— Да. Я сделал им бутерброды с арахисовым маслом. Прикончил последнюю банку.

— Надо сегодня в магазин зайти. У тебя какие планы?

— С утра мне надо в университет. Преподаватели нашей кафедры сегодня проводят бдение у главного здания.

— Что проводят??

— Мне тоже кажется, что это не то слово, но они так это называют. Бдение обычно всенощное, так ведь? Я думаю, мы просто постоим на ступеньках часок-другой. В знак молчаливого протеста.

— И ты думаешь, Дак призовет Национальную гвардию, если члены английской кафедры на пару часов перестанут трепать языками? Конечно, это будет большое достижение, но…

— По-моему, наш протест направлен против Байнда. Его надо уломать, чтобы он выступил против Дака и О'Кини.

— Байнда? — Дезире презрительно хмыкнула. — Двуликий ректор.

— Ну, ты понимаешь, он в трудном положении. Что бы ты сделала на его месте?

— Я на его месте никогда не окажусь. За всю историю Эйфорийского университета ректором ни разу не была женщина. А вечером ты будешь дома? Если нет, придется просить кого-нибудь посидеть с детьми. У меня сегодня тренировка по карате.

— Меня допоздна не будет. Сегодня надо идти на эту идиотскую передачу с Чарлзом Буном.

— Ах да. О чем вы будете говорить?

— Мне кажется, я должен буду поделиться своими впечатлениями об эйфорийских делах с точки зрения британца.

— Ну, это тебе раз плюнуть.

— Но я себя уже не ощущаю британцем. По крайней мере, не так, как раньше. «Блуждаю между двух миров, один уж мертв, в другом нет силы для рожденья…» [20]

— Ну, по крайней мере, будет масса вопросов о Саде. Ты ведь прославился как его защитник.

— Но ты же прекрасно знаешь, что все это было совершенно случайно.

— В мире не бывает ничего совершенно случайного.

— Но я испытывал к защитникам Сада всего лишь умеренное сочувствие. И нога моя туда не ступала. А теперь люди, даже совершенно незнакомые, подходят ко мне, жмут руку, поздравляют с арестом. Прямо в конфуз вводят.

— В делах людских есть свои приливы и отливы, Филипп. Тебя накрыло волной исторического процесса.

— Я чувствую себя настоящим шарлатаном.

— А зачем тогда идешь на это бдение?

— Если я не пойду, это будет выглядеть так, будто я поддерживаю другую сторону, а это, конечно, неправда. Вдобавок я за то, чтобы с кампуса вывели войска.

— Смотри, чтобы тебя снова не арестовали. Может, в следующий раз не так просто будет освободить тебя под залог.

Дезире доела пончик, облизала пальцы и откинулась на подушки с чашкой кофе в руке.

— Знаешь, — сказала она, — тебе очень идет этот халат.