Онлайн книга «Резинки»
|
Подняв голову, он еще раз увидел за ячейками шитой занавески силуэт мадам Бакс. 4 — Добрый день, — говорит Валлас, закрывая за собой дверь. Патрон не отвечает. Он неподвижно стоит на своем посту. Его массивное тело опирается на вытянутые, широко расставленные руки; руки держатся за край стойки, словно препятствуя тому, чтобы тело не вылетело вперед — или не вывалилось. Шея, и так короткая, полностью утопает в поднятых плечах; голова наклонена, почти с угрозой, рот немного кривится, пустые глаза. — Сегодня утром не жарко! — произносит Валлас — чтобы сказать что-нибудь. Он подходит к чугунной печке, у которой не такой суровый вид, как у этого громилы, спрятавшегося из осторожности за своей стойкой. Он протягивает руки к обжигающему металлу. Чтобы узнать, что ему нужно, лучше будет справиться в другом месте. — Добрый день, — произносит чей-то голос у него за спиной — голос пьяненький, но полный добрых намерений. В зале не очень светло, и печь, которая топится дровами и плохо тянет, когда идет снег, сгущает воздух голубоватым дымком. Входя, Валлас не заметил этого человека. Тот растянулся за столиком в глубине зала, одинокий посетитель, довольный, что нашлось с кем поговорить. Он-то должен знать того, другого пьяницу, на которого ссылалась мадам Бакс. Но теперь он смотрит на Валласа, открыв рот, и произносит с какой-то неясной обидой: — Ты почему вчера не хотел со мной поговорить, а? — Я? — спрашивает удивленно Валлас. — А-а-а, ты думаешь, я тебя не узнаю? — восклицает человек, на лице которого появляется веселая ухмылка. Он поворачивает голову к стойке и повторяет: — Он думает, что я его не узнаю! Патрон, с пустыми глазами, не шелохнулся. — Вы меня знаете? — спрашивает Валлас. — Да уж, старина! Хотя ты был не очень-то вежлив… — он старательно считает на пальцах… — Это было вчера. — А, — говорит Валлас, — это, должно быть, ошибка. — Он говорит, что это ошибка! — вопит пьяница, обращаясь к патрону. — Будто я ошибся! И он разражается громогласным хохотом. Как только он немного утихает, Валлас справляется — чтобы поддержать игру: — А где это было? В котором часу? — А, в часу, вот этого не надо! Я никогда не знаю, который час… Еще не стемнело. И это было там, на выходе… ну там… там… Голос повышается с каждым новым «там»; одновременно балагур делает правой рукой широкие неуверенные движения в направлении двери. Затем, внезапно успокоившись, добавляет почти шепотом и словно говоря самому себе: — Где, по-твоему, это было? Валлас отчаивается что-нибудь из него вытянуть. Однако приятное тепло кафе удерживает его от того, чтобы уйти. Он усаживается за соседний столик. — Вчера в это время я был за сотню километров отсюда… Комиссар снова принимается медленно потирать ладони. — Да уж ясно! Хороший убийца всегда позаботится об алиби. Удовлетворенная улыбка. Две жирные ладони ложатся на стол, пальцы растопырены… — В котором часу? — спрашивает пьяница. — В том самом, как вы сказали. — Но я не говорил, в котором часу! — восклицает пьяница с торжеством в голосе. — С тебя причитается. Странная игра, думает Валлас. Но не делает ни единого движения. Теперь патрон бросает на него укоризненный взгляд. — Все это вранье, — заключает пьяница, старательно подумав. Он оглядывает Валласа и презрительно добавляет: «У тебя даже машины нет». — Я приехал на поезде, — говорит Валлас. — А-а, — произносит пьяница. Его веселость покидает его; у него такой вид, будто спор утомил его. И все же он переводит для патрона, правда, совершенно мрачным тоном: — Он говорит, что приехал на поезде. Патрон не отвечает. Он сменил позу; вскинул голову, опустил руки, видно, что он собирается что-то предпринять. И в самом деле, он хватает тряпку и проводит ею три раза по стойке. — Какая разница, — начинает пьяница, запинаясь… — какая разница между поездом… поездом и бутылкой белого? Разговаривает он со своим стаканом. Валлас, машинально, пытается найти разницу. — Ну и? — неожиданно бросает его сосед, приободрившись от предчувствия победы. — Не знаю, — говорит Валлас. — Так значит, по-твоему, нет никакой разницы? Слышите, патрон: он считает, что нет никакой разницы! — Я этого не говорил. — Говорил, говорил! — вопит пьяница. — Патрон свидетель. Ты это сказал! С тебя причитается! — Ладно, с меня причитается, — соглашается Валлас. — Патрон, два стакана белого. — Два стакана! — повторяет его компаньон, к которому вернулось хорошее настроение. — Не утруждайся, — бросает патрон, — я не глухой. Пьяница залпом выпил свой стакан. Валлас пригубляет свой. Он удивляется, что ему так хорошо в этом неопрятном бистро; потому ли только, что тут тепло? После холодного воздуха улицы по его телу разливается легкая истома. Он ощущает расположенность к этому пьяному клошару и даже к патрону, который, однако, совсем не вызывает симпатии. Тот и в самом деле не сводит глаз со своего клиента; и в его взгляде сквозит такое недоверие, что Валлас в конце концов начинает чувствовать себя неловко. Он поворачивается к любителю загадок, но, кажется, выпитое вино вернуло того к мрачным мыслям. В надежде расшевелить его немного, Валлас спрашивает: — Ну и какая разница? — Разница? — пьяница выглядит совсем мрачным. — Разница между чем? — Да между поездом и бутылкой белого! — Ах да… бутылкой… — вяло тянет тот, словно возвращаясь откуда-то издалека. — Разница… Да, она огромная, разница… Поезд! Это совсем не одно и то же… Лучше было бы порасспрашивать его до того, как он снова выпьет. Балагур с открытым ртом смотрит теперь в пустоту, облокотившись рукой на стол и подпирая отяжелевшую голову. Он бормочет какие-то неразборчивые слова; затем, с явным усилием выйдя из своего оцепенения, выговаривает, запинаясь и повторяя одно и то же: — Ну и насмешил же ты меня своим поездом… Если ты думаешь, что я тебя не узнал… не узнал… Как раз, когда отсюда выходил… Мы шли всю дорогу вместе… всю дорогу… Это было бы слишком просто! Думаешь, сменил пальто и все… Затем монолог становится еще бессвязнее. В нем все время, непонятно почему, всплывают одни и те же слова, что-то вроде найденный ребенок. Почти заснув за столом, он продолжает бормотать себе под нос непонятные слова, прерываемые восклицаниями и движениями рук, которые, едва поднявшись, тяжело падают на стол или расплываются в тумане воспоминаний… |