Книга Почему ты меня не хочешь?, страница 41 – Индия Найт

– Да что ты говоришь.

– Да. – Эмма выдает сдавленный смешок, и мы обе поворачиваемся к стене, где висят рисунки Икабода. Два чудовищно измазанных темной краской листа бумаги. Даже в каракулях Хани уже можно угадать признаки человеческого лица.

– Так, значит, она водила его к врачу?

– Ну конечно. У нее муж – врач.

– И с мальчиком все в порядке?

– Абсолютно.

– То есть он просто засранец по натуре.

– Да, – не задумываясь отвечает Эмма.

– Вот видишь?

Эмма виновато улыбается и оглядывается. Тут же к нам подскакивает Марджори:

– Стелла, можно вас на пару слов?

– Послушайте, – начинаю я, как только мы входим в мини-кухню, – я прошу прощения за прошлый раз. Мне не следовало говорить с вами в таком тоне и сомневаться в вашей профессиональной пригодности. У меня не было на это права.

Марджори сегодня в голубой футболке, и на ней явно нет бюстгальтера, что очень опрометчиво, учитывая, какими шикарными объемами она обладает.

– На всех нас давит груз, – произносит она с понимающим видом.

– Простите?

– Груз прошлого. Он есть у всех.

– Вероятно, да.

Марджори кивает, зачерпывает мутный кофейный напиток из ячменя и цикория и разливает его по кружкам.

– Я вас немного напугала, – говорит она. – Вы чувствуете угрозу с моей стороны.

– Я бы не сказала, – возражаю я, но потом решаю не продолжать. Зачем? Даже от общения с дождевым червем было бы больше пользы.

– Да, – настаивает Марджори тоном великодушного и умудренного опытом человека. – Ведь совершенно очевидно, что у вас большие трудности с методикой воспитания детей. Поэтому вы так яро осуждаете всех остальных, у кого это получается лучше.

– У меня нет никакой “методики воспитания”, – уточняю я. – Я просто действую согласно своей логике. И мне непонятно, какая такая методика обязывает нас читать детям сказки про смерть и заставлять их играть черным пластилином.

– Именно, – говорит Марджори, словно мои слова еще больше подтвердили ее правоту. – Будем надеяться, что со временем вы все поймете. – Она размешивает грязной ложкой сахар и протискивается мимо меня.

Наконец-то пришли Луиза с Александром; сегодня они идут к нам на ланч. И я оказалась права – Икабод порвал Сюзанне юбку.

Мы идем домой с колясками под проливным дождем. Перед нами все время словно пелена водопада, и я чувствую, как черные потеки туши ползут по моему лицу. Луиза расспрашивает меня о вечере с Фрэнком, о Доминике и Руперте (“хрю”-историю я решила оставить при себе), о Крессиде, о том, весело ли мне было на столь изысканной вечеринке, и о том, вспоминает ли Хани про своего отца (не часто). Александр, как оказалось, по своему отцу тоже особенно не скучает.

– Не понимаю, – задумчиво говорит Луиза, когда мы сворачиваем на мою улицу. – По твоим рассказам выходит, что Фрэнк такой милый. И вечер, кажется, вы провели отлично.

– Лу, я тебе сто раз уже объясняла. Фрэнк на самом деле очень милый, в некотором роде.

– Тогда в чем дело?

– Мне он не нравится.

– Но почему? – Он бабник.

– Может, ему просто нужна любящая женщина?

– К тому же он очень рыжий.

– И что с того? Среди рыжих много симпатичных людей. Вот Николь Кидман, например.

– Мне не нравится Николь Кидман. И для меня этого достаточно.

Пятясь задом, мы поднимаем коляски по ступеням. У меня от этого упражнения всегда болит спина – сказываются мои тридцать восемь лет. Да, уже почти сорок. Почти сорок -ужас. Скоро я буду улыбаться с детской непосредственностью и уверять всех, что в душе мне не больше двенадцати.

– И потом, – я отпираю дверь, – есть у него и другие недостатки.

– Например? Он что, отрывает мухам крылышки? – смеется Луиза.

– Нет, но он на самом деле не такой милый, как кажется.

– А кто из нас такой милый, как кажется? – вздыхает Луиза, переходя на банальности.

– Ладно, забыли. – Не собираюсь это обсуждать. – У нас с ним отличный дуэт: мы лучшие друзья, и моя дочь его обожает. Это огромная удача. Мне бы не хотелось все это разрушить.

– Что разрушить? – спрашивает Фрэнк, который в прихожей просматривает дневную почту. – Все в порядке? Ты похожа на панду.

– Так, ничего. Ты почему постоянно здесь отираешься последнее время? Ты что, бросил работу? – Я тру под глазами. Толку мало, зато ненароком ткнула себе в глаз.

– Я тут живу и почти всегда прихожу домой на обед, – отвечает Фрэнк, – если ты до сих пор не заметила.

– Кхм. Раньше ты дома не обедал. Ну да ладно. Вот, знакомься, это моя подруга Луиза. Луиза, это Фрэнк. Фрэнк, это Луиза.

– Очень рада познакомиться. – Луиза быстро проводит языком по губам. Да уж. Я думала, такое только в кино бывает.

– Взаимно, – отвечает Фрэнк, смерив ее своим хищным взглядом. – Стелла много про вас рассказывала.

Вранье. Вижу, как он незаметно смотрит на ее левую руку и отмечает, что обручального кольца нет. Поверить не могу. У него точно диагноз. Уверена, прямо сейчас оценивает ее по своей шкале похотливости.

– А мне про вас, – смеется Луиза.

Я нарушаю их оцепенение – наклоняюсь и вынимаю Хани из коляски.

– Фуэнки, – говорит Хани и тянет к нему ручки. – Я дома.

Фрэнк подхватывает ее одной рукой и сажает себе на бедро.

– А это кто? – спрашивает он Луизу, с нежностью и бесстыдствомглядя на Александра.

– Мой сын, – отвечает Лу, – Александр. Он на год старше Хани. Они очень дружат.

– Привет, Александр. Симпатичный мальчишка, весь в маму, – сюсюкает дамский угодник.

– Ой, вы только посмотрите на этого сердцееда. Фрэнк, пора бы научиться новым приемам, – язвлю я.

– Что? – притворно недоумевает Фрэнк, но сам при этом посмеивается. – Я правду говорю.

– Хи-хи. – Раскрасневшаяся Луиза в полном восторге.

Отчего у дерзких, умных, взрослыхженщин пропадает воля и сердце выскакивает из груди от счастья, как только кто-нибудь отпустит в их адрес ничтожный комплимент? Вот, к примеру, Луиза: очень красивая женщина, наверняка каждый день слышит в свой адрес приятные слова и уж могла бы к этому привыкнуть за столько лет. Но нет, все так же трепещет. Господи, как меня это раздражает.

Я демонстративно вздыхаю, протискиваюсь мимо них к вешалке, вешаю пальто и направляюсь в гостиную. Фрэнк с Луизой и не думают следовать за мной, – видимо, уже корни в прихожей пустили.