Книга Отложенное самоубийство, страница 29 – Алексей Макеев

Пока собираю себе комплексный обед из остатков продуктов, в мою просверленную голову западает гениальная идея. Идею зовут Лиза и Себастьян. Пожилые знакомые моей Марины. Я с женой был у них в гостях пару раз. Чинно пили чай, беседовали. Себастьян в Союзе отслужил в армии, получил образование, работал инженером в родном совхозе. Лиза трудилась в сельмаге. Дом — полная чаша, но уехали одними из первых. В Германии уже больше двадцати лет. Их дочь окончила здесь университет, стала биологом, вышла замуж за испанского врача. Теперь живет в Соединенных Штатах. Муж-испанец заключил там контракт на четыре года. Лиза и Себастьян летали к дочери в Штаты понянчиться с маленькой внучкой. После окончания контракта ждут дочь с мужем сюда. Уже купили для них рядом квартиру.

Я вспомнил, как Себастьян однажды за чаем обмолвился, что в начале своей германской жизни работал в здешнем центре для беженцев — «азюльхайме». Кстати, «азюльхайм» в Нашем Городке расположен возле «шрота». Несколько скучных краснокирпичных зданий, обнесенных сетчатым забором. Сегодня с Федей проезжали мимо. Может быть, Себастьян вспомнит Харуна? Придется снова запрягать Лану. Себастьян живет на другой стороне Майна, от Песталоцциштрассе далеко. Самому мне не добраться.

После обеда связываюсь по телефону с женщиной-кошкой. Лана чувственно выпевает в трубку:

— Халлёхен!

— Как дела?

— Мурррр-мяу, мой Повелитель!

— Сможешь меня свозить на неделе за Майн?

— В обмен на ужин? С десертом?

— Ты настаиваешь? По-другому рассчитаться с тобой нельзя?

— А что ты можешь мне предложить?

Я на мгновение задумываюсь.

— Ну, зимой я мог бы подарить тебе Новый год. А что ты хочешь сейчас?

— Песочные часы, а вместо песка чтобы бриллианты сыпались, — мягко смеется Лана.

— У меня таких часов нет. Только настенные ходики с кукушкой. Я — бедный писатель.

Лана почти шепчет — низко, с придыханием:

— Я радуюсь, что ты бедный писатель. Sorry. И грущу, станешь знаменитым — у тебя на меня не останется времени. Ты очень тщеславен, мой Повелитель.

Теперь смеюсь я.

— На мое тщеславие у меня денег нет.

— Это меня немного успокаивает. Парадоксально, но факт. Деньги — это такое субстанциональное препятствие… Значит, десерт?

Я понимаю, что вредное создание получает почти сексуальное удовлетворение от этого разговора. Но мне, как и любому мужчине, хочется быстрой определенности.

— Так мы едем?

— Конечно, мой Повелитель, как скажешь.

Наконец-то!

— Завтра вечером сможешь?

— Сразу после работы я, как всегда, жду тебя возле церкви.

Ну, что же. Лана определила меня в свои Повелители. Кошка всегда сама выбирает себе хозяина. Значит, так тому и быть.

— Тогда до завтра. Жду.

Жалобное мяуканье:

— Ну, хрюнтичек, поговори со мной еще немножко!

Но я неумолим. Повелитель же, ёшкин кот!

— Чюсс!

— Мурррр! Чюссхен!

Договорился. Что делать дальше? Постановляю отправить себя в душ.

Стоя под горячими водяными струями, думаю о том, что мне позарез нужно найти какую-то путеводную нить. Критически важно. Прочную нить, которая приведет меня к забытым могилам Ханса и Гретель. Возможно, тогда меня перестанут пугать призраки в саванах? Надеюсь, что Себастьян окажется этой самой нужной мне путеводной нитью. А если нет… Ну, тогда я даже не знаю!

После душа созваниваюсь с Себастьяном. Надо же предупредить человека, что завтра у него будут гости. Как известно, незваный гость хуже татарина. Или незваный гость лучше татарина? В общем, что так, что этак — татары в пролете. Себастьян не ликует, но и не против. Уже начинает меня ждать. «О’кей, чюсс! — Чюсс!»

Умирающие лучи заходящего солнца прощаются с Нашим Городком. Это не навсегда — только до завтра. Короткая смерть на одну ночь. С судьбой Ханса и Гретель никакого сравнения. Или с моей любовью к Виолетте. Там уж точно — умерла так умерла. А когда-то… Любовь до самопожертвования. Готов был ради Виолетты на все и немного больше. Пока не понял, что я для нее только подходящая среда для удобного существования. Так же, как и наш сын и все остальные окружающие. Паучиха. Прячется в камуфляже из людей.

Снова сижу на своем рабочем месте. Жду Агафона. Надеюсь, что он сегодня зайдет в Интернет. Тогда поговорим. Я привык к его приколам. Он к моим тоже.

Виолетта высасывает неосторожных граждан, как мух, и оставляет после себя только пустые оболочки. Такой у нее недостаток. Интересно, может ли человек отвечать за свои недостатки, если он их не осознает?

Видеозвонок от Агафона. Расплывчатый брат сидит в каком-то красном ореоле. Как в репортаже из ада. Видимо, слабый трафик, искажает цвет и форму. Лишь бы суть не искажал. В России уже глухая ночь.

— Привет, Агафон! Почему не спишь?

— Лихорадочно пишу диссертацию. Сегодня мой научный руководитель Гидерашко вернулся из Москвы. Он был там на защите «диссера» своего аспиранта. Вернулся в шоке и придал мне ускорение.

— И что его там ввергло в шок?

— Гидерашко рассказывал, что на столы поставили дешевую докторскую колбасу и резаные бананы. Все присутствующие дико обжирались этим яством. А на банкете пили водку и закусывали творогом! Даже Гидерашко был поражен такими извращениями.

Видно, что и сам Агафон потрясен московскими обычаями. Он не улыбается и ковыряет шариковой ручкой в носу. С детства такая дурная привычка.

— А ты как? Пишешь что-нибудь про свои встречи с ужасным?

Я в затруднении. В последнее время у меня было много встреч с ужасным, но об этом не написано ни строчки.

— Пока думаю.

— Пиши-пиши! Бери меня в соавторы. Я тебя буду мотивировать! А ты в веках прославишь мое имя.

— По-твоему, все «ништяки» должен получить не писатель, а его брат, — недовольно говорю я. — Это неправильно. Куда я попал? В мир, предназначенный для братьев?

Агафон щедро предлагает:

— Ну, взамен ты можешь попросить меня поставить кому-нибудь зачет.

— У меня нет таких протеже. Видишь, я даже не могу воспользоваться случайным блатом, — отрицательно качаю я головой.

Брат хихикает.

— Как паппа мио? Спит?

Агафон опасливо оглядывается вокруг в своем красноватом аду и отвечает:

— Папа живет на облаке. Сейчас-то отдыхает. Он постоянно ерундит. Все такой же умный.

— Будь осторожен. Закрывай плотнее дверь. В другой комнате он неопасен.

— Папа говорит про разумный тополиный пух, который летит мимо наших окон, а к нам — ни-ни.