Книга Сговор остолопов, страница 47 – Джон Кеннеди Тул

— Ну что ж, — наконец произнес старик, насмотревшись, как Игнациус делает из кашне кушак, перевязь, плащ, шотландскую юбочку, пращу для сломанной руки и платок на голову, — мне кажется, за час ты много ущерба «Райским Киоскерам» нанести не сможешь.

— Если альтернативами этому служат узилище или пронзенный кадык, я с радостью пойду толкать одну из ваших тележек. Хотя я не могу предсказать, насколько далеко зайду.

— Не пойми меня неправильно, сынок. Я — парень невредный, но всему же есть предел. Я десять лет пытался превратить «Райских Киоскеров» в уважаемое заведение, да только это непросто. Люди на «горячих собачников» свысока поглядывают. Думают, у меня контора для всякой швали. И киоскеров приличных найти — целое дело. А только достойного паренька отыщу, как он выходит, и хулиганье его — на гоп-стоп. Ну почему ж Боженька так туго гайки закручивает?

— Пути Его неисповедимы, — отвечал Игнациус.

— Может, и неисповедимы, да только я все одно никак в толк не возьму.

— Озарение вам помогут принести труды Боэция.

— Я читаю отца Келлера и Билли Грэйма [Уильям Фрэнклин Грэйм (род. 1918) — американский проповедник, выступавший с евангелическими гастролями по всему миру.] в газете каждый божий день.

— О, мой Бог! — поперхнулся слюной Игнациус. — Не удивительно, что вы настолько заблудший.

— Вот. — Старик открыл металлический шкафчик рядом с печкой. — Надень-ка это.

Он вытащил нечто, напоминавшее белый халат, и вручил его Игнациусу.

— Что это? — радостно спросил Игнациус. — Похоже на академическую мантию.

Он натянул одеяние через голову. С халатом поверх куртки он стал вылитым яйцом динозавра, готовым проклюнуться.

— Завяжи на талии поясок.

— Разумеется, не стану. Предполагается, что такие вещи должны свободно течь вокруг человеческой формы, однако именно этот предмет туалета, кажется, предлагает очень мало простора. Вы уверены, что у вас не найдется размера побольше?… По более пристальному осмотру я нахожу, что мантия эта довольно-таки пожелтела в манжетах. Надеюсь, эти пятна на груди — скорее кетчуп, нежели кровь. Последнего владельца этого одеяния, должно быть, закололи громилы.

— Вот, и колпак тоже надень. — Старик протянул Игнациусу небольшой прямоугольник белой бумаги.

— Я определенно не надену бумажный колпак. Тот головной убор, что у меня имеется, совершенно пригоден и гораздо более полезен для здоровья.

— Охотничью шапочку носить нельзя. Это — униформа «Райского Киоскера».

— Я не надену этот бумажный колпак! Я не собираюсь умирать от пневмонии, разыгрывая ради вас этот балаган. Втыкайте свою вилку в мои жизненно важные органы, если пожелаете, но колпак надевать я не стану. Лечше смерть, нежели бесчестье и болезни.

— Ладно, на фиг, — вздохнул старик. — Иди сюда и бери вот эту тележку.

— Уж не думаете ли вы, что я собираюсь показываться на улице с этой мерзостной рухлядью? — неистово вопросил Игнациус, оглаживая халат киоскера по всему своему телу. — Дайте мне вон ту блестящую с белыми обводами на шинах.

— Хорошо, хорошо, — проворчал старик. Он открыл люк небольшого колодца в тележке и вилкой стал медленно переносить сосиски из котла. — Вот я даю тебе дюжину «горячих собак». — Он открыл еще одну крышку в жестяной булке. — Сюда ложу пакет с булочками. Понял? — Он закрыл крышку и отодвинул какую-то дверцу, прорезанную в боку блестящей красной сосиски. — Вот тут есть небольшая канистра жидкого жара, который не дает «горячим собакам» остыть.

— Бог мой! — вымолвил Игнациус с каким-то уважением в голосе. — Да эти тележки — точно какие-то китайские головоломки. Я подозреваю, что непрерывно буду дергать не за те рукоятки.

Старик распахнул еще одну крышку в корме «горячей собаки».

— А тут что у вас? Пулемет?

— Тут горчица и кетчуп.

— Ну что ж, мне следует мужественно провести испытания, хотя я могу продать кому-нибудь и канистру жидкого жара, не успев и отъехать отсюда как следует.

Старик подтащил тележку к воротам гаража и сказал:

— Ладно, кореш, теперь валяй.

— Премного вам благодарен, — ответил Игнациус и выкатил здоровую жестяную сосиску на тротуар. — Я вернусь точно через час.

— Съезжай с тротуара с этой дрянью.

— Я надеюсь, вы не думаете, что я нырну прямо в уличное движение?

— Тебя могут заараестовать, если будешь толкать такую штуку по тротуару.

— Превосходно, — согласился Игнациус. — Если полиция последует за мной, они могут предотвратить ограбление.

Игнациус начал медленно толкать тележку прочь от «Райских Киоскеров» — сквозь густую толпу пешеходов, расступавшуюся перед большой сосиской, будто волны перед форштевнем корабля. Такое времяпрепровождение гораздо лучше свиданий с начальниками отделов кадров, некоторые из коих, припомнил Игнациус, отнеслись к нему за последние несколько дней довольно злонамеренно. Поскольку кинематограф теперь оказывался ему недоступен ввиду нехватки средств, пришлось бы дрейфовать, скучая и бесцельно, по деловому району, пока не настала бы безопасная пора возвращаться домой. Люди на улице разглядывали Игнациуса, но никто ничего не покупал. Пройдя полквартала, он начал зазывать:

— «Горячие собаки»! «Горячие собаки» из Рая!

— Съезжай на улицу, приятель! — крикнул где-то позади старик.

Игнациус свернул за угол и остановил тележку у стены. Открывая по очереди разные крышки, он приготовил «горячую собаку» себе и прожорливо слопал ее. Мать его пребывала всю неделю в буйном настроении: отказывалась покупать ему «Доктора Орешка», ломилась к нему в дверь, когда он пытался писать, грозилась продать дом и переехать в богадельню. Она описывала Игнациусу мужество патрульного Манкузо, который наперекор всему сражался за то, чтобы сохранить себе работу, стремился работать, который выжимал все возможное из своих мучений и ссылки в уборную автостанции. Ситуация с патрульным Манкузо напоминала Игнациусу положение, в котором оказался Боэций, брошенный в тюрьму императором, а потом — казненный. Чтобы умиротворить мамашу и улучшить климат дома, он дал ей «Утешение философией», английский перевод работы, написанной Боэцием в несправедливом заточении, и велел вручить ее патрульному Манкузо, чтобы тот мог читать ее запечатанным в кабинке.

— Книга учит нас принимать то, что мы не в силах изменить. В ней описывается планида справедливого человека в несправедливом обществе. Это — самая основа средневековой мысли. Вне всякого сомнения, она поможет вашему патрульному в его мгновения кризиса, — благосклонно вымолвил Игнациус.

— О как? — спросила миссис Райлли. — Ай, как это мило, Игнациус. Бедненький Анджело так ей обрадывается.

По крайней мере, примерно на один день подарок патрульному Манкузо привнес мир в жизнь на Константинопольской улице.