Книга 419, страница 51 – Уилл Фергюсон

Он завел цистерну в широкий переулок, нацелился на заправочную станцию, огороженную высоченными сетчатыми заборами с колючей проволокой.

— Нелегальное топливо на легальной заправке. — В чем и заключался гениальный замысел Турка.

И все получилось.

Они вручили свои бумаги, встали в колонну цистерн, долго-долго еле-еле ползли, дождались очереди. На цистерну взобрались рабочие, открыли люк, засунули поглубже металлический шест — убедиться, что внутри не керосин поверх колодезной воды. Когда груз проверили и одобрили, люди в комбинезонах запихнули в цистерну шланг, принялись откачивать. «Мечтать не вредно» грохотала и ходила боками — топливо утекало в подземные резервуары. От бензиновых паров над цистернами дрожали миражи.

— Мы разбогатели, — шепнул Джо Ннамди.

Не в силах стереть улыбки с физиономий, они пересчитали деньги дважды. Над городом уже сгущались сумерки.

— С такими деньжищами на шоссе делать нечего, — сказал Джо. Отложил несколько банкнот на вечер, остальное упаковал в полиэтиленовый пакет и запихнул под коврик в кабине, где когда-то были аварийные тормоза. — Когда брал цистерну, велел их снять, — пояснил он. — Только место занимают. — Положил коврик на место. — Любо-дорого!

Они втиснулись на стоянку в Сабон-Гари, и Игбо Джо отчалил в ночь. Ннамди остался наблюдать за луной; когда Джо вернулся, та уже преодолела половину небесного своего пути.

Ннамди сидел на капоте, прислонившись к ветровому стеклу; Джо приближался, пьяно шатаясь и распевая во всю глотку. Отсалютовал бутылкой джина, словно отрубленной головой врага. Рубаха нараспашку, ремень не застегнут. Ннамди наблюдал, — кажется, ноги у Джо двигались с разной скоростью. Джо рухнул вверх , в кабину, если такое возможно, а затем опять вверх — в койку.

Ннамди расхохотался — как тут не расхохочешься? Игбо Джо опровергает все известные законы гравитации. Поблизости кутили другие шофера; впрочем, до искреннего рвения Джо, мигом позабывшего свою нелюбовь к северу, им было далеко. Они сидели плечом к плечу вокруг мерцающих углей, жевали баранину с кости и запивали свою удачу просяным пивом. Ннамди слышал обрывки йоруба, глядел, как мерцает и гаснет пламя, как один за другим отрубаются мужчины. Пусть луна расскажет ему сказку.

— Эгберийо, — прошептал он в ночь, и просьба его всплыла в небеса и там растворилась.

Накануне ночью, пока Джо спал, Ннамди кидал камушки. Послание было ясное и сбивало с толку: «Что-то надвигается». Но ничего не случилось.

Когда Ннамди слез с капота и пошел вдоль «Мечтать не вредно», весь мир уже спал.

Весь, да не весь. Что-то шевельнулось в тенях.

Ннамди шагнул меж грузовиков, улыбнулся.

— Это что у нас тут такое? — осведомился он.

Девушка — в глазах ужас, напугана, озирается, хочет бежать. Она подкрадывалась к кострищу и отступила, когда приблизился Ннамди.

В лунном свете — шрамы, тонкие, красивые, на лбу, вокруг рта, лучами возле глаз.

— Фула? — спросил он.

Она покачала головой.

— Хауса?

Нет. Как объяснить, что она из хауса, но не хауса, из маленького отряда всадников, когда-то они пересекали пустыни, возили золото и пряности, соль и рабов, ладан и мирру. Как объяснить, что когда-то от них прятались за стенами.

— Ина со ин чи, [37] — прошептала она; он подходил, она пятилась. — Рува. Шинкафа. [38] Ина со ин чи…

— Извини, я не знаю… Кеду ка иди? [39] Понимаешь на игбо? — Хауса — язык севера, но все-таки игбо — язык торговли, и Ннамди наскреб слов: — Кеду афа ги? Ахам бу Ннамди. [40]

Она снова покачала головой:

— Бан фахимта ба. [41] — И затем: — Хауса?

— Нет, извини.

— Français? — спросила она. — Moi, un petit peu. [42]

Он покачал головой.

— Английский? — За время работы у шелловцев его акцент смягчился. — Английский? — спросил он. — Говоришь по-английски?

Чуточный кивок. Голос, по-прежнему тихий:

— Мало, немножко.

Его улыбка растянулась до ушей.

— Королевский, значит! Вы хотите есть, мисс? — Она была моложе его, но звать ее «сестрица» слишком фамильярно, «мэм» — слишком официозно. — Есть хотите? — повторил он, показав рукой: вот так отщипываешь кусок от клецки, вот так кладешь его в рот. — Еда?

Она не ответила, но Ннамди и так видел, что она оголодала. Забрался в кабину, выволок «мечту оккупанта», порылся.

— По-моему, у меня есть… Знаете пити? Это из Дельты. У моей матери гораздо вкуснее, но… Вот. Берите, берите. Я приберегал — теперь ясно зачем.

И он сунул ей в руки пити. Пюре из кукурузы и бананов, завернутое в листья.

— Немножко засохло. Купил в Геенне перед отъездом, но все равно. Садитесь, пожалуйста, прошу вас. — Он сел на подножку, пригласил девушку жестом.

Еда была сладкая, клейкая, и она ела отчаянно, запихивала в рот обеими руками, на все наплевав.

— Пити, — сказал он и улыбнулся. — Нравится?

— На-годе, — прошептала она. («Спасибо».)

Он открыл ей бутылку фанты, и она стала пить — медленно, чтобы не скрутило.

— На-годе, — повторила она.

— У меня на родине, у иджо, говорят «ноао». Значит «привет» и «спасибо». — Он улыбнулся. — Экономит время. Знаете Дельту Иджо?

Она потрясла головой.

— Трубопровод знаете? Нефть?

Она кивнула. Она шла вдоль трубопровода в Кадуну — бледно-зеленая бечева петляла по саванне.

— Ну вот, — сказал Ннамди. — Если пойти по нему на юг, там будет наша деревня. Я живу на другом конце трубы.

— Аквай ниса? [43] — Могла бы и догадаться. Лицо у него темно блестело, будто в кожу впиталась нефть. А у нее лицо — как старая глина, цвета пыли, песка и саванны.

— Вы, наверное, не наелись, — сказал Ннамди. — У меня еще есть акара. Знаете? Пирог со сладкими бобами. Мы в Дельте едим. Погодите, я поищу.

Доев сладкие бобы и допив фанту, она отдала ему банку и благодарно поклонилась, отведя глаза, как и полагается. Но когда она встала, окоченелость ее спины, медлительность походки выдали ее. Лишь тогда Ннамди заметил ее живот, непропорционально огромный при столь хрупком исхудавшем теле.