Книга Где-то на земле есть рай, страница 26 – Валерия Вербинина

— Зачем мне это потрепанное жизнью б/у? Нет, я найду себе что-нибудь получше…

Приехав к маме, я застала у нее ее лучшую подругу Марику Иванову. По словам мамы, она души не чает в Марике. Я же думаю, если бы Марика знала, что мама говорит о ней за глаза — и при этом совершенно беззлобно, — их дружбе навсегда бы пришел конец.

— А Марика опять нашла себе кого-то молодого… Бабе сорок шесть, а она не унывает! Но, конечно, грудь у нее уже обвисла, куда уж там…

Вообще, мамины разговоры и готовность обсуждать лучших подруг в любое время и со всеми подробностями стали причиной того, что я принципиально не дружу с женщинами.

— Лиза! Что-то ты как-то не очень выглядишь… Может быть, тебе все-таки уволиться и найти работу в банке? Кстати, ты еще не знакома с Родионом? Он сейчас придет…

— Что еще за Родион? — напряглась я.

Раньше я не замечала за мамой привычки знакомить меня с кем-то с целью выдать замуж. Наоборот, она считала, что «лет до двадцати пяти полезно нагуляться, но не дольше, а то прошляпишь свое счастье…».

— Родион, ну, Родион… — капризно протянула мама. — Он мой хороший знакомый. Я очень надеюсь, что вы подружитесь.

Я поняла, что речь идет об очередном кандидате на роль ее второго мужа, и перевела дух.

— А, ну тогда…

В передней затрещал звонок.

— Иду, иду! — прокричала мама, срываясь с места.

Через минуту она вернулась, ведя за собой мужчину лет пятидесяти, добродушного, плешивого, в изящных очках без оправы.

— Вот… Это Родион… Это Лиза… А это Марика, моя подруга.

И после обмена фразами, призванными скрыть общую неловкость, мы садимся за стол.

Минут через десять я начинаю думать, как мне не повезло, что у меня сегодня не было мигрени, или гриппа, или еще какой-нибудь причины для того, чтобы остаться дома, валяться на диване и перечитывать книжки из бабушкиной библиотеки. Мама демонстрирует мне Родиона, как свое законное приобретение, точь-в-точь как какой-нибудь богач демонстрировал бы знакомым новый автомобиль. Заодно она демонстрирует меня Родиону, она выбалтывает рабочие секреты, которые я когда-то имела глупость ей рассказать, преувеличенно хвалит меня, не замечая, что заодно выставляет в совершенно невыгодном свете, разбавляет реальные факты такими дикими измышлениями, что меня так и тянет провалиться сквозь землю. В этой нелепой комедии Марике выпадает роль публики. Лучшая подруга мамы слушает, улыбается и пару раз вставляет такие отточенные шпильки, что я начинаю подозревать, что своему сыну она тоже говорит о моей матери нечто вроде:

— Бедная Таня, все ищет-ищет себе мужика, да никак не найдет… Вечно она корчит из себя принцессу, которой все обязаны, а ведь ее молодость уже давно позади… И ноги у нее короткие, да и внешность, честно говоря, так себе…

Я ловлю себя на том, что мне грустно, а еще скучно. Еще я думаю, что с куда большим удовольствием находилась бы сейчас на работе, разговаривала бы с Пашей и занималась бы каким-нибудь делом, принося в расследование посильную помощь.

— Моя дочь — страшный романтик, — говорит мама. — Знаешь, Родион, для чего она пошла в полицию? Ей всегда хотелось написать детектив, как Агата Кристи…

— У-у-у, — говорит Родион, и в его глазах за стеклами очков зажигаются огоньки. — Так вы, значит, писательница?

Глупо называть писателем человека, у которого до сих пор не опубликовано ни одной книжки. Но если я скажу им это, то надолго стану темой для обсуждения. Нет уж, лучше промолчать и подождать, когда они заговорят о другом.

— А много интересных дел вам попадается? — не унимается Родион. — Достойных вашего пера?

— Сейчас все пишут на компьютерах, — довольно сухо напоминаю я.

— А все-таки?

— Достаточно. Вчера, например, убили банкира Лазарева, мужа певицы.

— О! И вы будете заниматься расследованием?

Меня так и подмывает опрокинуть блюдо с салатом ему на голову — до того у него спесивый, пренебрежительный тон.

— Я уже некоторым образом им занимаюсь.

Зачем я только это сказала? Теперь он точно от меня не отвяжется.

— Я читала, что вроде как была угроза убить Алису, а не ее мужа, — замечает Марика. — Поэтому за ним не уследили.

Родион пожал плечами:

— Не знаю. Лично я не стал бы покупать детектив, в котором убивают очередного банкира, это как-то… обыденно, что ли… И вы всерьез собираетесь стать писателем?

— А почему нет?

— Сейчас все пишут, — вздохнул Родион. — И чем менее грамотны, тем больше сочиняют.

И он прочел мне целую лекцию, из которой следовало, что настоящие писатели — это уважаемые люди, которые творят для вечности, а не для читателей, и, например, авторы детективов никоим образом к писателям не относятся.

— Ну да, ну да, — хмыкнула я. — Почему-то вопрос о том, что будет, если даже вечность не захочет иметь с настоящими писателями дела, всерьез обычно не рассматривается.

— Тем не менее Толстой, Чехов и Достоевский…

— Может, хватит ссылаться в литературе на достижения позапрошлого века? — не выдержала я. — Вообще, из трех писателей, которых вы назвали, двое были профессиональными литераторами и сочиняли за деньги, а значит, для того самого презираемого читателя. А что касается Толстого, то меня всегда занимал вопрос: как бы писал этот богатый граф, если бы ему пришлось жить в условиях того же Достоевского?

Марика фыркнула. Родион поглядел на меня укоризненно, как, наверное, миссионер смотрел бы на язычника, которого ему никак не удается обратить в истинную веру. По-моему, он собирался продолжить наш спор, но тут в дискуссию вклинился переливчатый звонок в дверь.

Так, прикинула я, поднимаясь с места, если это Ласточкин, то я сошлюсь на какое-нибудь неотложное дело и сбегу. Конечно, это вряд ли может быть он, но я когда-то назвала ему все адреса, по которым меня можно найти. И потом, Паша бы сначала позвонил, прежде чем идти меня искать. А вдруг приключилось что-то экстраординарное?

…Если вы никогда не замечали, некоторые вещи обладают ярко выраженной способностью показывать свою симпатию или антипатию. Например, зеркало в бабушкиной квартире всегда рисует меня красавицей, хотя я совершенно точно знаю, что это не так. А вот тумбочка в передней маминой квартиры меня ненавидит, и, когда я прохожу мимо, она специально — я не шучу — перемещается так, чтобы толкнуть меня.

Короче, я налетела на острый угол тумбочки, едва не свалилась, потеряв тапочку, и с чертыханьем ухватилась за дверной косяк.

— Кто там?

— Служба доставки!

Я распахнула дверь. За нею обнаружился огромный букет орхидей, красивее которых я в жизни ничего не видела, а также держащий этот букет Юрий Арбатов, который все тем же внимательным взглядом смотрел мне в лицо.