Книга Слеза дьявола, страница 79 – Джеффри Дивер

Но мальчик не знал, что на открытку надо еще наклеить марку. Скорее всего он сунул ее в почтовый ящик так, чтобы отец не заметил этого.

Ее доставили через неделю после похорон. Наложенным платежом. Она, естественно, заплатила, а следующие три часа усердно, по частям отскребала наклейку почтового ведомства, которая по чьей-то небрежности скрыла часть написанного сыном.

Мамочка! Мы отлично проводим время.

Мы с бабулей сами спекли печенье.

Я скучаю по тебе. Я очень тебя люблю, мамочка…

Открытка от призрака ее сына.

Она и сейчас лежала у нее в бумажнике — это кричаще-яркое фото заката в горах Среднего Запада. Обручальное кольцо она хранила дома в шкатулке с прочими ювелирными изделиями, но эту открытку всегда носила с собой, и будет носить до самого смертного часа.

Через полгода после авиакатастрофы Лукас сняла с открытки копию и отправилась к графологу, чтобы подвергнуть почерк сына анализу.

Специалистом оказалась женщина, которая изрекла:

— Это написал человек творческий и исполненный шарма. Он вырастет в очень привлекательного мужчину. Умного, нетерпимого к любому обману. В нем также в высшей степени развита способность любить. Вам очень повезло, что у вас такой сын.

За дополнительную плату в десять долларов графологиня записала свои выводы на диктофон. Лукас по временам прослушивала эту пленку. Садилась во мраке своей гостиной, зажигала свечу, выпивала бокал-другой вина и слушала, каким должен был стать ее сынишка.

А потом в штаб-квартиру ФБР вваливается некто Паркер Кинкейд и безапелляционным тоном заявляет, что графология — это чепуха.

Люди еще гадают по картам Таро и разговаривают с душами своих покойных предков. Это чистой воды шарлатанство — так, кажется, он заявил.

Но это неправда! Она закипала внутри, вспоминая его фразу. Она верила каждому слову той дамы-графолога.

Эта вера была ей необходима. Хотя бы для того, чтобы не сойти с ума от горя.

Когда появляются дети, вы словно теряете часть разума. Они забирают ее у вас, и назад уже ничего не вернуть… Иногда меня удивляет сам по себе факт, что родители еще сохраняют способность вообще жить какой-то своей жизнью.

Мысль доктора Эванса. Она сразу не очень-то вдумалась в нее, но теперь осознала, насколько он был прав.

И вот теперь Кейдж смутил ее своими рассуждениями. Значит, они с Кинкейдом действительно в чем-то были похожи. Оба умны (да, черт побери, умны до самоуверенности!). У обоих какая-то важная часть жизни оказалась ампутирована. Оба воздвигли вокруг себя защитные стены. Он — чтобы оградиться от внешних опасностей, спрятаться внутри, она — наоборот, чтобы не замкнуться в себе, где ее и подстерегала самая страшная угроза. Но в то же время те же самые инстинкты, которые делали из нее хорошего следователя — и по причинам, которые она тоже не смогла бы четко выразить в словах, — подсказывали ей, что у них вместе не может быть никакого будущего. Она вернулась к «нормальной» жизни настолько, насколько это вообще было возможно. У нее был пес, Жан-Люк. Было несколько друзей. Музыка на компакт-дисках. «Клуб любителей бега». Шитье. Но при этом Маргарет Лукас была «эмоционально выхолощена», если использовать выражение психологов ФБР, применявшееся к агентам, которым продвижение по службе уже не светило.

Нет, она знала, что после сегодняшнего вечера уже никогда не увидится с Паркером Кинкейдом. И она не испытывала по этому поводу никаких сожалений…

В этот момент в ее наушнике послышался треск, а потом голос Сида Арделла:

— Маргарет!.. О мой Бог!

Она мгновенно достала оружие.

— Ты заметил объект? — прошептала она в спрятанный в воротнике микрофон.

— Нет, — ответил агент, — но у нас возникли проблемы. Здесь творится полный бардак.

Кейдж тоже слушал это, держа руку на пистолете и хмуро глядя на Лукас.

— Это мэр, — продолжал Сид. — Он появился здесь с целым отрядом полицейских и, кажется… Да, мать его так, он притащил с собой еще и телевидение!

— Нет! — громко сказала Лукас, заставив нескольких гостей отеля удивленно посмотреть в ее сторону.

— Они уже достают осветительные приборы и прочую херню. Если стрелок заметит, поминай как звали. Тут просто цирк какой-то.

— Я сейчас спущусь.

— Ваше превосходительство, это федеральная операция, и я вынуждена просить вас немедленно отсюда уехать.

Разговор происходил на подземной парковке. Лукас немедленно заметила про себя, что и въезд и выезд контролировались. Чтобы въехать, необходимо взять талон, и номер машины автоматически регистрировался. Это значило, что Диггер не станет пытаться проникнуть в отель этим путем — главарь наверняка научил его, как не оставлять следов своего посещения. Но мэр Кеннеди и его дьявольский эскорт всерьез намеревались подняться к главному входу в отель, где и он сам, и его охрана в полицейской форме тут же бросятся убийце в глаза.

И Боже милостивый, с ним действительно прикатила еще и телегруппа!

Кеннеди посмотрел на Лукас сверху вниз, поскольку был на целую голову выше ростом, и заявил:

— Вам следует немедленно удалить всех из отеля. Начинайте эвакуацию сейчас же. Когда преступник появится, я лично вступлю с ним в переговоры.

Лукас пропустила его слова мимо ушей и обратилась к Сиду:

— Кто-нибудь из них уже успел пробраться в отель?

— Нет, мы пока изолировали их здесь.

— Эвакуация! Не должно остаться ни одного человека, — не унимался Кеннеди.

— Мы не можем пойти на это, — сказала она. — Диггер сразу почует неладное.

— Хорошо, тогда хотя бы попросите всех разойтись по своим номерам.

— Кажется, вы не совсем понимаете ситуацию, господин мэр, — резко возразила Лукас. — Большинство собравшихся здесь сегодня в отеле не живут. Они приехали сюда поужинать и повеселиться. У них нет номеров.

Лукас посмотрела на главный вход в отель и прилегающую к нему улицу. На ней было немноголюдно — все магазины в праздник не работали. И она с раздражением прошипела:

— Он может появиться здесь в любую минуту. Настоятельно прошу вас незамедлительно удалиться. — Она подумала, добавить ли обращение «сэр», но не стала.

— В таком случае мне придется обратиться выше по инстанции. Кто здесь старше вас по званию?

— Я, — тут же отозвался Кейдж. На этот раз никаких пожатий плечами. Только холодный взгляд в упор. — Вы не имеете права здесь распоряжаться. [6]