Книга Другие люди, страница 26 – Сол Стейн

Я купалась в поту, но во рту пересохло, а в горло словно насыпали песку.

— Что разбудило вас?

— Вода, — я бессильно откинулась на кушетку.

— Какая вода?

— Вода, в которой тонешь.

Он помолчал. Я слышала его дыхание. Нет, то было мое дыхание. Учащенное, как после бега.

— Расскажите мне об этой воде.

И я рассказала ему.

— Совсем маленькой, в три или четыре года, родители повезли меня вместе со старшими сестрами в Техас, к дяде Джиму. Я помню, как мы долго ехали на поезде до Сент-Луиса, а потом пересели на другой поезд. Техас показался мне пустыней. Иссушенная, потрескавшаяся земля. Когда мы гуляли, я всегда держалась за руку отца. Я помню очень громкие раскаты грома и ливень, обрушившийся на землю. Мы ушли довольно далеко от дома дяди и промокли насквозь. Дядя Джим что-то кричал моему отцу, отец велел маме нести меня, а сам взял за руки моих сестер, они были старше, а вода уже заполнила пересохшие русла ручейков, в мгновение ока превратившихся в бурные реки. Мама споткнулась, уронила меня, тут же подхватила вновь, а я хотела быть с отцом, но он ушел вперед с сестрами, и вдруг стало так темно, что я уже их не видела, я боялась, что мои родители на найдут друг друга, и ревущей воды. Я не сомневалась, что кто-то умрет, и мне не хотелось, чтобы умирал папа, мама или я сама. А потом ливень прекратился так же внезапно, как и начался, остались лишь потоки быстро бегущей воды, и, слава Богу, мы увидели впереди дядю Джима, который успел сбегать домой и вернуться на пикапе-вездеходе. Мои сестры уже сидели в кабине, а отец бежал ко мне и маме. Под тем ливнем погибли четыре человека, трое из одной семьи, но мы все остались живы и добрались до дому промокшие и перепуганные. Но у меня до сих пор не укладывается в голове земля, превращающаяся в бурную реку.

Доктор Кох молчал. Я слышала как тикают часы.

— О чем вы сейчас думаете? — спросил-таки он.

— Пока я не сплю…

— Да?

— Пока я не сплю, я не утону.

— Сон опасен для жизни.

— Да.

— Отсюда бессонница.

Я вспомнила, как в доме дяди Джима моя мать пела мне колыбельные в первую ночь после потопа. Я помнила, как отчаянно боролась со сном.

— Для ребенка то было ужасным потрясением, — заметил доктор Кох.

— Для всех, — поправила я его. — Моя мать долгие годы с ужасом вспоминала о том дне.

— Речь сейчас не о том. Давайте вспомним, когда бессонница проявилась особенно сильно?

— Когда я впервые надолго уехала из дома.

— То есть когда мама и папа уже не могли вытащить вас из воды.

— Звучит нелепо.

— Все наши возвращающиеся кошмары с одной стороны нелепы, но с другой позволяют познать себя. Я так рад.

— Рад?

— За вас. Теперь, когда мы докопались до первопричины, ночью вы будете спать. Вы выпустили джинна из бутылки. Иногда потрясение, вроде того, что произошло с вами сегодня, помогает открыть ворота памяти. Ваша бессонница неслучайна. По необъяснимой логике подсознания, она — ваш спасательный круг. Благодаря ей вам не утонуть.

— Это разные вещи.

— Вы о чем?

— Я не тонула. Я лишь боялась утонуть. Меня изнасиловали. Такого я и представить себе не могла.

— Из-за изнасилования бессонницы у вас не будет.

— Откуда вы знаете?

— Потому что для вас это не причина для беспокойства. Некоторых насилие травмирует, даже ломает, но вы женщина сильная.

Я не сильная!

— Могу я сказать, как, по-моему, вы должны воспринимать случившееся?

Я знаю, как я его воспринимаю.

— Почему вы так расстроены? Вы должны испытывать облегчение.

Я вне себя от ярости.

— Я понимаю ваше состояние. Ужас. Кошмар. Но все это эмоции. Воспринимайте насильника как неудачного сексуального партнера, которого нужно поскорее выкинуть из головы.

Я готова его убить!

— Ничего вы не понимаете!

Я вновь покрылась потом.

— О, понимаю, понимаю. Весь этот год я наблюдал, как растет ваша сила, уверенность в себе. Думаю, что пришло время перейти к другой проблеме, не спеша, осторожно. Я хотел поговорить с вами об этом.

Не уходите в сторону. Вы же должны мне помогать!

— Я хочу, чтобы вы расслабились. Вот так, сядьте. Хорошо. Посмотрите, как побелели костяшки пальцев. Разожмите кулак.

Не надо! Я не хочу, чтобы меня заставляли что-то делать.

— На текущий момент, — доктор Кох отпустил мою руку, — вы достигли поворотного пункта. Вы говорили о потопе, он был причиной вашей бессонницы. Теперь вы можете повернуться от демонов ночи к возможностям дня. Видите ли, моя дорогая, я давно уже думаю, что, будь вы актрисой или, скажем, танцовщицей, то есть личностью, стремящейся реализовать свой талант, вы бы знали, каково ваше призвание.

О чем он, черт побери, талдычит?

— Если б у вас был особый дар, все горело в руках, вы бы знали, как его реализовать. Вы бы и тут стремились к совершенству.

Сейчас у меня одно стремление — впиться ногтями в твою толстую физиономию.

— Вы бы осознали, сколь важна для человека удовлетворенность занятием, которому он отдает лучшие часы жизни. Но увы, в сложившихся обстоятельствах вы лишены даже экономических стимулов. Ваша семья хорошо обеспечена, работа для вас всего лишь хобби. Ни деньги, ни талант не толкают вас на поиски своего призвания.

Я взяла со стола стеклянную пепельницу и шмякнула ее об пол.

Он притворился, будто ничего не произошло!

Спросил: «О чем вы сейчас думаете?»

— Я думаю, что вы первостатейный сукин сын. Я пришла к вам за помощью. Какое отношение имеет все это словоблудие к тем чувствам, что сейчас кипят во мне?

— Самое непосредственное.

Он наклонился, чтобы подобрать осколки.

— Я за нее заплачу.

Он махнул рукой: стоило ли говорить о таком пустяке.

— Случившееся сегодня преходяще. Рана заживет.

Я чувствовала, что сейчас взорвусь.

— Я даже не рассказала вам, что сделал со мной этот человек.

— Пожалуйста, расскажите.

Я прикусила губу. Желания рассказать как не бывало.

— Пожалуйста, вы должны выговориться.

Я покачала головой.

— Я стараюсь вам помочь.

Ни шиша вы мне не помогаете.

— Скажите вслух.