Книга Диагноз, страница 41 – Алан Лайтман

Философ, не говоря ни слова, пододвинул к сидящему на полу Аниту стул, а сам сел на лавку напротив.

— Ты хотел сделать мне предложение, — напомнил Сократ. — Я готов тебя выслушать.

Теперь, когда рабы перестали мять шкуры, отвратительная вонь стала немного слабее. Анит перестал рыгать. Лицо кожевенника приобрело изжелта-бледный оттенок. Он сидел, прижав к носу большой кусок хлопковой материи, и старался взять себя в руки. Внезапно Аниту показалось, что кроме него и старика на свете больше никого нет. Шум за пределами мастерской стих. Поклонники и почитатели философа разошлись, работа в предместье прекратилась. Лишь в одном из домов раздавались нестройные звуки музыки — вечером кто-то начал учиться играть на лире.

Анит прислушался. Вскоре прекратилась и музыка. Однако он продолжал напряжено прислушиваться. Какой надоедливый звук. Может быть, это шумит у него в голове?

— Ты что-нибудь слышишь? — спросил он.

— Что?

— Я что-то слышу, — произнес Анит.

— А я ничего не слышу, — возразил философ, — кроме твоего голоса. Так что ты хочешь мне сказать?

Анит взглянул на Сократа и сощурился.

— Я прошу тебя выбрать изгнание, — слабым голосом проговорил он. — Я могу поговорить с Ксанфом и устроить побег. Мало того, я устрою так, что тебя примут в Халкиде или Эретрии.

В первый раз с момента прихода Сократа в мастерскую в глазах осужденного на смерть человека вспыхнул интерес, но интерес этот касался скорее самого Анита, нежели его предложения.

— Ты удивил меня, — заговорил философ, — Ты более чем кто-либо другой требовал для меня смерти. — Сократ помолчал и уставил на Анита свой проницательный взгляд. — Ты начинаешь чувствовать свою вину?

Анит промолчал.

— Я с самого начала отказался выбрать изгнание, — спокойно проговорил Сократ. — Отказываюсь я от него и теперь. Ничто не изменилось. У меня нет оснований думать, что в Халкиде со мной обойдутся лучше, чем в Афинах. Город должен ценить своего философа, а не гнать его. Жизнь моя кончена в любом случае.

Анит, оглянувшись, посмотрел на лестницу, желая убедиться в том, что его не услышат посторонние уши.

— Если ты выберешь изгнание, — сдавленно прошептал он, — то я позабочусь о том, чтобы твои жена и дети получали двадцать мин в год. — Он глубоко вздохнул. — Естественно, мое предложение должно остаться в тайне.

По лицу осужденного пробежала мимолетная усмешка.

— Так вот в чем заключается твое предложение, Анит. Мне жаль тебя.

Лицо кожевенника вспыхнуло от ненависти. Прежде чем заговорить, он помолчал, стараясь овладеть собой.

— Это хорошее предложение, — сказал он.

— Да, это хорошее предложение, — согласился Сократ, — и большая сумма денег. Но почему ты думаешь, что я сохраню в тайне источник этих средств и даже никому не расскажу о нашем разговоре?

Несколько мгновений Анит размышлял, облекая в слова свой ответ.

— Хотя я и не люблю тебя, Сократ, но считаю, что ты честный человек.

— Но станет ли честный человек продавать свои убеждения за двадцать мин в год?

Анит поднялся на ноги, подошел к открытому окну и вдохнул свежего воздуха.

— Совершенно очевидно, что ты не ценишь собственную жизнь, — заговорил он, — но что ты скажешь о благополучии своей семьи? Ведь я понимаю, что у тебя два малолетних сына.

— Я никогда не предполагал, Анит, что ты способен заботиться о семье, — сказал старый философ.

— Что ты имеешь в виду?

— Пусть все остается, как есть.

— Ты говоришь о моем сыне? — настаивал на своем Анит.

Сократ не ответил.

— Да как ты смеешь? — закричал Анит, не владея больше собой. — Ты отнял у меня сына! Ты раздавил его! Раздавил! Ты смутил его разум!

— Я помог ему разобраться в его собственных мыслях.

— Что говорил тебе Продик? Что? Не говорил ли он, что я покинул его во время правления Тридцати?

Анит с такой силой вцепился в грубо обтесанный подоконник, что камень глубоко врезался в его ладони. Капля бурой крови потекла вниз по бурой стене. Взбешенный Анит понимал, что поставил себя в глупое положение, выказав волнение, и постарался взять себя в руки, еще сильнее вцепившись в подоконник.

— Давай прекратим этот спор, — сказал Сократ. — Я не могу принять твое предложение. — Старый философ поднялся. — У тебя есть ко мне еще какое-нибудь дело? Если нет, то могу ли я вернуться в тюрьму, где меня ждут друзья?

Анит не стал смотреть на Сократа. Вместо этого он принялся разглядывать тонкие струйки дыма, поднимавшиеся из очагов в домах каменотесов. Там начали готовить ужин.

— В таком случае прощай, — продолжал старик. — Мне жаль, что я ничем не могу тебе помочь.

Сократ медленно спустился по лестнице на первый этаж и остановился у двери. Анит последовал за ним. Спустившись, он дал знак философу подождать и принялся приводить себя в порядок. Анит расправил одежду, сложил рукав так, чтобы скрыть следы рвоты, зачерпнул воды и ополоснул лицо, провел рукой по волосам, приглаживая их, а потом выпрямился во весь рост и открыл входную дверь.

На улице сгустились сумерки. Огни факелов освещали предместье. Оба сторожа, скрестив ноги, сидели в разбитой повозке и беседовали с Пиррием. Увидев, что открылась дверь, они встали и присоединились к скифским лучникам.

— Я закончил с ним, — объявил Анит. — Можете отвести его обратно в тюрьму.

После того как философ и сторожа исчезли в темноте извилистой улицы, Анит не стал возвращаться в мастерскую. Он сел на разбитую, без одного колеса, повозку рядом с Пиррием. Небо превратилось в черное покрывало, на котором не было ни единой звезды.

— Ты позволил ему отправиться в тюрьму столь темной ночью, — недоумевая, сказал Пиррий. — Можешь ли ты поручиться, что он не убежит?

— Нет никакой нужды в таком поручительстве, — ответил Анит. — Он не хочет бежать. Он хочет умереть. — Развернув рукав, Анит посмотрел на темное пятно и испустил утомленный вздох. — Послезавтра я стану самым ненавидимым в городе человеком.

Из расположенного рядом дома послышался детский смех. По улице Каменотесов прошли несколько человек, освещая пляшущими огнями факелов кирпичные и оштукатуренные стены домов. Люди, превратившись в маленькие светящиеся точки, прошли через Пирейские ворота и удалились в ночь, уходя к западу от города.

Именно в этот миг, провожая глазами огоньки, Анит понял, что ему надо сделать. Он устроит убийство Сократа. Со стариком покончат сегодня, поздно ночью, и убьют его так, чтобы убийство выглядело делом рук пьяного раба, шатавшегося по ночным Афинам. Аниту нужен для этого искусный в своем деле убийца, умеющий держать язык за зубами. Он закрыл глаза, напрягся и вспомнил, что в городе есть чужеземец, по прозвищу Удавка, один из тысяч союзников, осевших в Афинах. По слухам, услугами Удавки охотно пользовались тридцать тиранов. Однако никто точно не знал, были ли делом его рук многочисленные исчезновения и утопления людей, удушения среди ночи или повешения среди бела дня. Свои преступления он совершал хитро и запутанно. О его внешности ходили самые противоречивые толки. Некоторые говорили, что это гигант, светлокожий мегарец с кулаками, как булыжники. Другие же клялись, что он — низкорослый и женоподобный человек, способный легко затеряться в толпе. Один пожилой скифский лучник утверждал, что убийца представляется землемером, ходящим по городу со своими стержнями и компасами. Или разносчиком дорогих тканей, если жертвами были женщины.