Онлайн книга «Другие места»
|
Я стоял на коленях под сиреневым кустом. Послышался его голос. Он что-то шептал, я был уверен, что это было что-то запретное. С величайшей осторожностью я пополз на коленях по траве, отдававшей мне свое тепло. Во мне пылал ужас, веки горели, я ослеп и полз на звук их голосов. Тихий разговор. Шепот. Я уже чувствовал шедший от них взрослый запах. Хвоя, сироп, водоросли. Голос. – Теперь я тебя знаю. Она беззвучно смеялась. Однажды я увидел их в супермаркете. Стоял между полками и наблюдал за ними. Обычно говорила мама, она что-то болтала на ходу, он шел и слушал, отвечал: да, нет, гм-м, о'кей. Но на этот раз они оба молчали. Снимали пакеты с полок, сверялись со своими списками. Переглядывались с почти незаметной улыбкой. Они двигались среди полок, как пловцы в синхронном плавании. Беззвучные, восторженно таинственные. Вокруг пенилась вода. Не знаю, куда подевался тот безмолвный восторг. Может, это я перестал его замечать? Незаметные ласки, которыми обмениваются влюбленные враги. Может, это я все испортил? Я отворачивался. Когда они обнимались, мне казалось, что мой взгляд погружается в какой-то извращенный мир. Думаю, это чувство знакомо всем подросткам. Любовная жизнь родителей – заразная болезнь. Беги! Я пел. Играл на электрической гитаре. Часами повторял одни и те же гаммы. Теперь мне кажется, что это была особая форма депрессии. Мания повторения. И сейчас, когда я это пишу, в моей голове звучат те гаммы. И снова, и снова. Я смотрю на свои пальцы, летающие по клавиатуре компьютера, словно они чужие, словно это пальцы человека, который никогда не играл на гитаре, не повторял часами гаммы. Я подношу руку к свету настольной лампы, трогаю кончики пальцев. Тогда подушечки пальцев у меня были мозолистые, жесткие. Теперь они стали гладкими. Я вбил себе в голову, что повторять часами одни и те же места – это подвиг. Победа над скучным. Тот, кто не способен выдержать пытку повторения гамм, лишен этого самого. То самое отличало интересных людей от неинтересных. То самое отличало тех, кто чего-то стоит, от тех, кто стоит не больше, чем все остальные. Иногда я отставлял гитару и ложился на кровать. Подушечки пальцев саднило, в них пульсировала кровь. Я был бледен. Уже несколько дней не выходил на улицу. Солнечный свет, проникавший сквозь занавески, казался искусственным. Я лежал на кровати и смотрел в потолок. По комнате расползалась какая-то бледность. Я часто лежал так часами, не в силах подняться. – Я уверена, ты все сможешь, – говорила мама. Попасть в футбольную команду. Она умела заставить меня поверить в свои необыкновенные способности. Без этих способностей я был бы таким же, как все. Никто не хочет быть таким, как все. Никто. Только не это. Лучше быть наркоманом, эксгибиционистом, пожалуйста, посадите меня в инвалидное кресло и столкните со склона. Выройте яму. Сбросьте меня в эту яму или поднимите на вершину дерева. Я буду сидеть на дереве и рычать, пока не получу золота. Я весь в золоте, оно свисает у меня с волос, висит на мошонке, прилипло к ногтям и коже. – Я уверена, ты все сможешь. Попасть в первую команду. – Я уверена… Она наполняла меня своей верой, как наполняют стакан. Заполненный ее верой, я перелезал через изгородь и бежал на площадку к футбольному тренеру. (Мешок с дерьмом!) – Ты сможешь. – Сможешь все, что захочешь. Заключить контракт на запись диска. Поступить в Театральную студию. В мамином голосе скрывался завоеванный континент. Я передразниваю ее голос. Восторг. Чтобы избавиться от этих слов, я извращаю звуки так, что кажется, будто я кричу в туннеле. Испорти все одной перевернутой мыслью! Раздави мир одним словом! Выйди из меня! Скользкая сука! Я топчу тебя ногами! Прыгаю на тебе, ты лопаешься и растекаешься по полу, вскоре от тебя остается только слизь. Прости. Ни из кого из нас ничего не получится, если я не растопчу тебя в лужу слизи. Поэтому я уехал. Слизь! Ты здесь? Я прыгаю на тебе, втаптываю тебя в землю. Поддаю ногой, и ты летишь в туннель. Ты опять вырастешь, Слизь? Становишься еще больше? Наш дом построен в английском стиле. Я открыл старую кованую калитку и вошел в сад. Все выглядело как раньше. Мама любила наш сад. Сирень, клубничные грядки. Невысокая нестриженая трава. У сада всегда был немного богемный вид, это было частью его очарования, этакая непричесанная элегантность. За время моего отсутствия в нем появилось несколько новых деревьев – по-моему, это были сливы. Зато часть деревьев исчезла. Яблоня, казалось, умерла на корню. Ей уже не оправиться. Под деревом лежала куча веток. Кто-то сгреб ветки с лужайки и обрезал старого великана. Короткое время я смотрел на сад, на пробивающуюся траву и старые ветви. Заглянув в окно гостиной, я увидел там какого-то человека, он ходил взад и вперед по нашей гостиной. У него было круглое лицо и широко поставленные глаза. Что он там делает, в маминой гостиной? В руке он держал блестящую трубку. Он водил ею по полу взад-вперед. Человек пылесосил. Я вошел в гостиную. Он уставился на меня как на взломщика. – Кто ты? – спросил он и выронил трубку из рук. – Сын хозяйки. – Я попытался улыбнуться. – Сын? – Ну да, сын Мириам. – А-а… – А ты кто? Он поколебался: – Я помогаю ей по дому. – Помогаешь по дому? – Да. Делаю уборку. – Почему? Он не ответил. Мы не сводили друг с друга глаз. Странное молчание. – Сама она не может. Его улыбка была похожа на шрам, перерезавший лицо. – Не может пылесосить? Он помотал головой. – Это точно? Он не знал, что сказать. – Мириам наверху? Он кивнул. Я взглянул на лестницу. И вдруг почувствовал, что у меня нет сил преодолеть все эти ступени. Я перевел взгляд на парня, он стоял, опустив руки. У меня снова началось головокружение. Я с утра ничего не ел. В желудке урчало от голода. |