Онлайн книга «Все хорошо, пока хорошо»
|
— Зачем ты так? — говорит она. Он не отвечает. — Ты хочешь, чтобы я отказалась от этого места? Он не отвечает. — Здорово свалить из дому, правда? Тогда он поворачивается и смотрит на нее — ей делается страшно. Она останавливается, не идет за ним. Он поднимается по лестнице и скрывается за дверью. Она остается на улице. Сначала она не может объяснить себе, что именно так напугало ее, только знает, что не надо попадаться ему на глаза; она обходит дом и спешит в свою дубраву. Тут, среди зеленых уже деревьев, ей открывается суть: он разлюбил меня. Просто больше он тебя не любит, объясняет она себе. Именно эта мысль почему-то никогда раньше не посещала ее, и она даже испытывает своего рода облегчение, что все объяснилось поначалу. Ингрид думала не возвращаться до его отъезда, но теперь она разворачивается и бредет домой. Она опоздала, он ушел буквально минуту назад, часом раньше нужного времени. Она выходит из-за кустов и видит его внизу на дороге, она окликает его, дважды и так громко, что он не может не услышать, но он не оборачивается. Она звереет, бросается вдогонку и настигает его у моста перед большой дорогой; она запыхалась и не может вымолвить ни слова, зато он может и говорит: — Если ты королева, то я — король. И уходит, не оглянувшись. Она остается. * * * Вечером она затевает вафли, не совсем ясно понимая, что это на нее нашло. Радости, судя по ее виду, хлопоты ей не доставили, и сперва они, отец, она и Унни, сидят, не зная, что бы сказать. Потом тишина начинает давить, и они обмениваются ничего не значащими словами: приятности в воскресном ужине нет ни грана — на стол и сладости на нем легла тень Турбьерна. Вафли удались на славу, и отец, и Унни нахваливают их, но все сегодня горчит. Внезапно Ингрид становится нестерпимо обидно, что Турбьерн ушел из дому так нехорошо, не по-людски; она выскакивает из-за стола, запирается в спальне, падает на кровать и разражается рыданиями. Она плачет долго, выплакивает слезы под сухую: ей жалко Турбьерна и себя жалко. Она лежит с сухими глазами и прислушивается к голосам в гостиной, они долетают как приглушенное, неразборчивое бормотание. — Он сложил свою сумку и ушел, ни слова не сказав, — рассказывает Сиверт Унни. — Он стал спускаться по дороге, потом я услышал, как твоя мать окликнула его, потом я увидел, что она бежит за ним, а он идет как ни в чем не бывало — когда он скрылся за углом, она еще его не догнала, потом она тоже пропала из виду, а немного погодя вернулась, вот и все, что я знаю. Но ей плохо, я вижу. Ингрид встает с постели, она понимает, что, если задержится дольше, ей придется объясняться, а она не в силах ничего формулировать. Она тужится выдумать что-нибудь нейтральное, отвлекающий маневр, и входит в гостиную со словами: — Ой, я так боюсь завтра, хоть от места отказывайся! — Не вздумай! — говорит Унни. — Правда, Сиверт? — У-у. — Видишь? Даже не думай! Ингрид радует энтузиазм Унни, но она отвечает: — Легко тебе говорить. — Все равно, нас трое против одного. — Трое? — Да. Мы трое против одного отца. — Унни, не надо. — А что, неправда? — Давай не будем об этом. — Давай не будем об этом! — взвивается Унни. — Ясный перец! А самое лучшее — вырвать язык и уши законопатить. Пожалуйста, отказывайся от места, чего ж не смешать себя с грязью. — Хватит. — А почему? Это мое мнение! — Ты стала несносной. Я тебе не понимаю. И вообще все не так. — Не все, а только одно, сама знаешь. Но с этим придется мириться, так? Потому что это ведь папочка ведет себя как… как последний… а тут уже все надо спустить на тормозах. — Не смей так говорить о собственном отце! — Господи, какая же ты дура! Что с того, что он мой отец? Может, он святым от этого сделался? Или у него крылышки выросли? Я что, должна ему ноги целовать за то, что он случайно меня заделал? Ты представляешь, что вообще было бы с миром, если бы все смотрели своим родителям в рот? Ингрид растерянна, от этого в ней закипает злость, она говорит: — Сказала так сказала, весь умишко напоказ. — Вот именно. И по счастью, я набиралась ума-разума в других местах, не дома. — Довольно! Унни вскакивает: — Счастливо оставаться! — Ты собралась на улицу? — Да! — В такое время? — Да! Унни забегает в свою комнату, хватает кошелек, ключи, спускается, выскакивает из дому, немилосердно шарахнув дверью, оседлывает велосипед и гонит вниз по дороге, будто опаздывает. Но она собиралась провести вечер дома, и ее нигде не ждут. Унни и Анна стоят у автовокзала. Унни продрогла, но домой не идет. Времени половина одиннадцатого. Она стреляет у Анны сигарету, выпускает дым через нос. — Чего-то тебя плющит, — говорит Анна, — дела пришли? — Пришли. Блин! — У-у. — А чего б ты делала, если б те, кто тебя знает, могли б читать твои самые тайные мысли? — Но они ж не могут. — Я знаю. Но если б? — Удавилась. — Вот именно. Унни бросает сигарету на асфальт, растирает ее ногой: — Бывай. — Пока. Унни ведет велосипед за руль, торопиться ей некуда. * * * Ингрид слышит, что Унни вернулась. Ингрид думает спуститься вниз, помириться. Но ее не хватает на это. Жизнь и так очень усложнилась. Завтра она ввяжется в новую глупую игру, но так надо. Ее решение спорное, но верное. Ночью ей снятся крысы. Она поймала двоих в ловушку, убивать их ей претит. Она решает уморить их голодом. Через несколько дней она спускается в подвал убрать трупы. Но крысы прогрызли дыру в ловушке и отъелись как здоровые коты. Они набрасываются на нее, намертво вцепляются в груди, она вскрикивает и просыпается. Она боится засыпать, сон еще теплится в ней. На часах половина шестого, она встает. Ей надо на работу, начинается новая жизнь — как раз в эту секунду ей мало чего не хочется так, как этого. Она сидит с чашкой кофе и слушает дождь. Время замерло. * * * Босс не пришел. Юрун Хансен провожает ее в служебное помещение: здесь раздевалка и тут же перекусывают. Юрун говорит, чтобы в первый день она просто присматривалась и привыкала. Появляется босс, он дружелюбен и повторяет то же самое. — Учи цены, — говорит он, — и смотри, что делает фру Хансен. |