Онлайн книга «Давайте, девочки»
|
– Главврач просил тебе передать, что это обязательно. Рыжюкас только плечами пожал. С чего бы это Витька-Доктор решил ему что-то передавать через нее? До сих пор они как-то обходились без посредников… – Ну… Он не прямо тебе просил передать, ну, не лично… – Ничего не понимаю. Скажи попроще. – Там у меня не совсем в порядке анализы. Он сказал, что надо бы и всем моим «ухажерам» обязательно провериться… А ты мой единственный сексуальный партнер. Этого еще ему не хватало! Хотя прозвучало свежо и красиво. Кем угодно, но вот «сексуальным партнером» он себя еще никогда не ощущал. А уж единственным – и тем более… Выбрался к врачам он только после ее отъезда… Все остальное произошло неотвратимо, как землетрясение: сначала легкие толчки и покачивание люстры, потом посыпалось с потолка, после чего стены тихо обрушились, сложившись над ним, как игральные карты… 3 К концу проверок Рыжюкас, разумеется, просмотрев кое-что из специальной литературы, понял, в чем там было дело – и с его пассивными настроениями последних месяцев, да и лет, которые он списывал исключительно на поражение в Вильнюсе, и с усталостью в любовных играх, и с тем, что у него постепенно пропал всякий энтузиазм давать кому-либо уроки, тем более помогать штурмовать сексуальные вершины. И вообще он стал пробуксовывать и халтурить. Хотя Малёк его как-то и раскачала, на ее, хотя бы начальное, обучение все же подвигнув. Понял он и причину своего охлаждения к любовным приключениям и вдруг посетившей его готовности бросить, наконец, якорь в какой-то гавани. Дошло ведь до того, что не только мысль о поиске чего-то нового, но просто взгляд, нечаянно брошенный на «перспективную модель», вызывал у него глухое раздражение. Конечно, здесь играл свое и возраст. Юбилеи не вселяют оптимизма, и еще к пятидесятилетию Рыжюкас впервые запаниковал. Правда, вскоре успокоился, с десяток лет прокувыркался, пока вызревало настойчивое стремление все бросить и, в конце концов, взяться за реализацию творческих планов, чтобы хоть на последнем отрезке пути как-то оправдать свою беспутную жизнь. Но теперь он подумал, что и здесь главной причиной было не это, а подступившая болезнь и связанное с нею снижение сексуальной активности, попросту «высвободившее» его сознание, да и время, которого Рыжюкасу никогда не хватало. Во всяком случае, никаких волевых решений о том, чтобы «завязать» с с любовными играми, Рыжюкас не принимал. Теперь он уже не сомневался, что и в отношениях с Маленькой именно болезнь подгоняла и тормозила его одновременно. Вот почему, в панике ухватившись за свою юную попутчицу, как за спасительную соломинку, он так и не проявил в отношениях с нею ни особого напора, ни даже обычного своего энтузиазма. А в результате ничего нею не добился, забуксовав в совсем не свойственных ему растерянности и беспомощности. Конечно же, это давала себя знать болезнь, пожиравшая организм изнутри. 4 Объяснилось все и с этим злосчастным подзалетом. Только теперь Рыжюкас понял, почему технология, которой он так успешно пользовался всю жизнь и которая ни разу не давала осечку, тогда в поезде их с Маленькой так подвела. Еще с полгода до того он заметил, что в момент оргазма его «причиндал» уже не выкидывает струю оптимизма, а лишь вяло опорожняется, как бы виновато и без всякого напора. Особого значения он тогда этому не придал, хотя и огорчился, решив, что вот и его посетил один из симптомов неотвратимо подступающей дряхлости. Но, увы, все оказалось гораздо хуже. У него не работала простата. Его предстательная железа, уже пораженная раком, перестала подавать поток жидкости, в котором обычно выносится мужское семя. Теперь, пробираясь к цели не в мощном потоке, а своим ходом, его «шишёлики» (от литовского – шестнадцать), как когда-то шутливо назвала его сперматозоиды Вторая Супруга (с учетом их литовской родословной), застревали в стволе. И сохранялись там, когда он подмывался перед все еще обязательным для него «вторым разом». Вот, в этот второй раз они своим ходом в Маленькую и притопали… Но теперь ее подзалет оказался лишь одной из частных неприятностей, на него свалившихся, пусть много и сокрушившей, но все же только неприятности, далеко не самой главной – на фоне общей беды. 5 Письменное заключение врачей было категоричным. Оно походило на табель с девятью двойками, с которым Рыжюкас покинул девятый класс. Или на «волчий билет», который ему выдали, выгоняя из института. С таким никуда не сунешься. Основное он для себя выписал, машинально отредактировав и переведя с медицинского на нормальный, человеческий язык, для ясности пронумеровал по пунктам. Пунктов набралось пять. 1. Организм безнадежно разрушен обширными метастазами. 2. Облучение или химиотерапия, подавляющие злокачественные опухоли, уже не имеют смысла – слишком их много. Только экстренная операция… 3. Хирургам, возможно, удастся удалить опухоль и пораженные метастазами ткани, не затрагивая жизненно важные органы… 4. Дальше? Только гормональная подпитка, которая поможет организму продержаться… 5. При ожидаемом прогрессировании болезни – «симптоматическое лечение» (снимающие боль наркотики). И все это – в лучшем случае. Если операция пройдет успешно. Но еще вопрос, кто ее возьмется делать. В Вильнюсе не возьмется никто, таких специалистов здесь попросту нет, так как болезнь зашла слишком далеко. На Западе это будет стоить дорого. «Сколько?» – «От восьмидесяти до ста двадцати тысяч». Но и там будут отговаривать: риск не слишком оправдан. Потому что, даже в случае успеха, рискованная операция обеспечит лишь отсрочку финала, максимум на год-полтора, ну а при самом благоприятном исходе изнурительная болезнь протянется года два… Короче, жить будем плохо, но зато недолго. Как сказал, правда по другому поводу и обращаясь не к Рыжюкасу, а к народу (тоже, впрочем, не вполне здоровому) всем известный «шутник» – глава белорусского государства. 6 Рыжюкасу показалось, что это – как бы слишком… Похоже, что в этой партии с жизнью у него получился крупный перебор. Лет пять назад, в двухэтажном номере Дома творчества, он подскочил спросонья к телефону, поскользнулся, сбегая вниз, в темноте на винтовой лестнице (восемь ступенек) и кубарем полетел. Лестница была крутая, его мотало и швыряло, ударяя о перила мослами, а он никак не мог за что-нибудь ухватиться. Было больно, но это – ладно. Больно было восемь раз кряду, как если бы он восемь раз падал и ударялся. Он потом пересчитал – и ступеньки, и синяки. Это было так обидно, что внизу Рыжюкас чуть не заплакал, как ребенок, – не столько от боли, как от досады. |