Онлайн книга «Ангелы на кончике иглы»
|
– Поехали, – процедил Макарцев, когда Зинаида Андреевна села рядом с Борисом. – Побыстрей домой… – Зачем вы меня взяли? – спросил Борис. – Не надо так, Боренька, – тихо сказала Зинаида Андреевна. – Кто вас просил? – Ладно, дома поговорим, – обрезал Макарцев. – Папа только из больницы и прямо заехали за тобой. – А я откуда? Утром из психушки привезли… – Ты голодный? Борис не ответил, сплюнул на коврик, растер ногой и больше за всю дорогу не произнес ни слова. Когда они вылезали на Петровско-Разумовской, возле подъезда, Игорь Иванович, придержав рукой дверцу, произнес: – Вот что, Леша. В редакции скажи, что у Макарцева все в порядке, самочувствие хорошее, скоро выйдет. А насчет остального – не надо… – Само же собой, Игорь Иваныч, – обиделся Алексей. – Я же не маленький… – Или вот. Что я скоро выйду, не говори, понятно? – Будет сказано, как велели. Макарцев захлопнул дверцу, и Леша укатил. – Зачем меня взяли? – крикнул Борис с порога. – Мы твои родители, – объяснил Игорь Иванович. – Сын Макарцева должен находиться дома, а не в тюрьме. – А если в тюрьме лучше? – Подумай об отце, Боренька! У него инфаркт. Подумай о его положении: ведь он кандидат в члены ЦК! – А почему я всю жизнь должен думать о его чертовой карьере? Что мне – трястись вместе с ним? – Ты понимаешь, – произнесла Зинаида Андреевна, – что теперь ему дорога в члены ЦК может быть закрыта, и это сделал ты. – Одним фашистом меньше будет. Да если хочешь знать, я их специально сбил, этих двоих, чтобы тебе подложить свинью! – Мне? – Макарцев все еще растерянно стоял в коридоре в пальто, и испарина покрывала его лоб. – Врешь, мерзавец! Я ведь твой отец! – Отец? Да отцы-алкаши и то лучше, чем шалашовки! – Я – шалашовка? Ну, знаешь… – А кто же? Дома корчишь принципиального, а в своем ЦК лижешь жопы мудакам. Да если хочешь знать, скоро таких, как ты, вешать будут. Всю мою жизнь изуродовал, паскуда-сталинист! Ты не за меня – за свою шкуру трясешься. – Дурачок! – Макарцев постарался улыбнуться, чтобы обрести превосходство, но руки от слабости дрожали. – Да я сам чуть не пострадал в годы культа. И ты, и мать. Мы тебе не говорили. – Чуть не пострадал… Да лучше бы ты честно сгнил в лагерях и меня не позорил! – Сынок, думаешь, я розовый кретин и ничего не понимаю? А не приходило тебе в голову, что для тебя я себя и мать сохранил? И добивался положения, чтобы тебе было хорошо? Да если б меня загребли, ведь и тебя отправили бы в спецдетдом. Не сохрани я положение, престиж, анкету, не видать тебе института! Выкинули бы из школы, как щенка, на завод к станку. А ты живешь почти при коммунизме и для удовольствия обвиняешь отца. Узнай хоть сперва, чего от жизни хочешь! – А как узнать, если глушат? Как?! – Ладно, я буду тебе приносить французские газеты и журналы. – Отец перешел к испытанной форме воспитания посредством взятки. – Или даже американские. – Давно мог носить… Наступило затишье, и Зинаида Андреевна почувствовала, что разговор о политике, как всегда, исчерпался, закончившись ничем, и интонации смягчились. Она решила перевести диалог мужчин в практическое русло и этим объединить их. – Ты много пропустил… Надо будет уладить конфликт с институтом. – С каким институтом? – С твоим. – Дураки! Нет никакого института! Неужели за целый год вы не сообразили, что нет?! – А что же есть? – Макарцев решил, что Боб их разыгрывает. – Ничего! Я даже и не поступал… – А что же ты делал? – Пил. Слушал музыку. Девок днем водил. Разве тебе мать не говорила? – Зина? – крикнул Игорь Иванович. – Слышишь?! Она не оглянулась, вышла. – Может, – тихо спросил отец, – ты и не комсомолец? – Само собой! Я билет после школы сжег, чтобы взносы не платить! Макарцев стиснул зубы и прислонился лбом к дверному косяку. – Что же это?! – снова тяжело заговорил он. – Будто не в свой дом попал… Ну, хорошо, Борис Игоревич. Не будем о прошлом. Зачеркнем его!… Попытаемся жить сначала. Подумаем чем заняться. Работать? Пойти на курсы подготовки в вуз? – Если я куда-нибудь пойду, то только в духовную семинарию. – Верить в Бога? – При чем тут Бог? Пойду, чтобы тебе карьеру испортить! – Опять глупые шутки. Тебе бы заняться самообразованием и построить какой-нибудь фундамент… – Ты мне его уже построил! А пожрать в этом доме дадут! Или с голоду сдохнуть? В тюряге хоть баланду наливают… Борис ушел на кухню. – Я тебе постелила, Игорь, ложись, – в коридор вернулась Зинаида. – Вот подарочек мне к выздоровлению. Хоть назад в больницу беги… – Успокойся, Гарик, прошу… – Я-то спокоен. Я абсолютно спокоен, Зина. Меня не так легко сбить. Я ведь не по своей эгоистической лесенке лез, я по партийной лестнице взбирался. А ведь трудно было! Шла грузинская мафия – я уцелел, шла украинская – удержался. И не соплякам, которые теперь прут без принципов, без веры, без убеждений, – не им меня свалить. Я еще поборюсь! У Бори цинизм от возраста, пройдет! Чтобы он лез в партийные дела, я сам не хочу. Не воровал бы только, не убивал… Макарцев понял, что сказал глупо. Махнул рукой и ушел в спальню. Там, не в состоянии успокоиться, он ходил от двери к окну и обратно, чувствуя, как колотится сердце. Лучше бы лечь. Где– то сбоку от Игоря Ивановича раздался шорох, и маркиз де Кюстин собственной персоной приблизился, виновато улыбнувшись, и ласково положил ему руку на плечо. Макарцев инстинктивно отклонился. Изумление возникло, но вопрос не сорвался с языка; Макарцев только вдохнул освежающий запах сильного одеколона и молча смотрел на непрошеного гостя, одетого с иголочки: жилет с голубыми полосками гармонировал с синим фраком. Тщательно, даже кокетливо завязанный бант украшал весь наряд. Блики от бриллиантов на пальцах маркиза, когда он шевелил руками, пробегали по стенам спальни. – Вот какая неприятность, – задумчиво сказал Кюстин, прижимая к бедру шпагу. – В наше время с молодыми людьми, представьте себе, происходило примерно то же: пьяные гоняли на лошадях, сбивали людей, избегали наказания по протекции. Отправьте мальчика за границу, если можете. Там у него есть шанс на альтернативу… – Шутить изволите? – Макарцев кисло усмехнулся. – Кто же его выпустит? Даже мне теперь туда дорога из-за него закрыта! И как все остальное разрешится, покрыто мраком. |