Книга Нефть, страница 51 – Марина Юденич

Не прекращая болтовни, он, виртуозно маневрируя между столиками, поставленными так тесно, что Лемех пару раз буквально заваливался в какие-то жующие компании, не обратившие, впрочем ни на его падение, ни на его извинения ни малейшего внимания, Марио подвел его к крохотному столику в самом отделенном углу заведения.

— Приятного вечера, синьор. Сегодня я рекомендовал бы горячую спаржу с сыром, мидии — в остром соусе, термидора — в белом, с грибами… Леонид открыл меню. Есть хотелось зверски. После вчерашней внезапной нервной встряски в Давосе он не ел и не пил практически десять часов. Выбрать, впрочем, ничего не успел. Стив Гарднер возник у столика — почти незаметно, по крайней мере без всякого провожатого.

— Тебя здесь не считают за человека, — это была сложившаяся манера их общения.

Злой юмор. Но не обидный. Впрочем, если случалось такое — следовало немедленное извинение. И принималось. Это сложилось почти сразу, Лемех от нечего делать поехал поучиться в NDI — институт, который, по его словам, был в сущности международным отделом Демократической партии США. Полагал, что пригодится по части возможных полезных связей. И не ошибся. Их симпатия была взаимной, одновременной и довольно ровной, то есть — это не было дружбой, когда вспышки обид и ревности сменяются долгим задушевным общением. Приятельство — скорее. Но тогда уже деловое приятельство.

Впрочем, если и говорить о том, что Стив выделил Лемеха из группы русских предпринимателей и чиновников, приехавших учиться азам капитализма, то дело было, разумеется не столько в симпатии, сколько в том, что Лемех лучше прочих ориентировался в мировоззренческих и поведенческих основах западного мира и делал это без малейшего напряжения, потому что был внутренне согласен с ними. И давно знаком с тем, что тут и как. Биографии обоих Лемехов довершили картину. Будем дружить — решил Стив. Подразумевая, разумеется то самое деловое приятельство. С тех пор прошло шесть или семь лет. Ничего не изменилось. И Стива это несказанно радовало.

— Напротив, я здесь почти босс. Хозяин. Зачем провожать хозяина к гостю?

— Странное местечко.

— Ну да, никакого пафоса и белых перчаток, и вряд ли отыщется бутылочка Chateau Petrus урожая 1966 года. И никакого винтажного Cristal. Так что пить будем молодое тосканское Chianti.

— А есть? Я подыхаю от голода.

— Рекомендую не выпендриваться и дальше — здесь такие спагетти болоньезе! И еще. По поводу местечка. Здесь бывают исключительно британские туристы из провинций и территорий, и ни одного русского. Знаешь, еще хоть одно такое место в Лондоне?

— А мы что, на нелегальном положении?

— Нет, разумеется. Но ты с каждым днем становишься все более узнаваемой персоной.

— Это сомнительный комплимент. Особенно для человека, живущего в России.

— Надеюсь, это уже ненадолго.

— Напрасно надеешься. У нас рекомендуют всем и всякому от тюрьмы и от сумы не зарекаться.

— То есть, когда вы придете к власти, вы продолжите ту же практику?

— Знаешь, я очень не люблю местоимения «вы». Оно какое-то обезличенное. Ну, откуда я знаю, как поведет себя Олежка Бойко, припудрив нос чем-нибудь серьезным? Не смотри на меня так, ты не хуже меня знаешь, чем кто балуется из нас.

— А ты?

— Чем балуюсь я? Ну, старик, я так думаю, у тебя где-нибудь в потайной комнате километры пленок.

— Мы дано уже не пишем на пленки.

— Везет. А мы по-старинке.

— Но я спросил не о твоих забавах. А о том, станешь ли ты так же придерживаться этого вашего — от тюрьмы?

— Это вопрос договоренностей, Стив. Серьезных и предметных договоренностей. Договариваться всегда надо на берегу, обо всем, чтобы потом — в бурном потоке — не возникло никаких неожиданностей. Я, к примеру, свою жену считаю лучшей женщиной современной России. Ну, нашего круга. Правда. Заслуживает. И живем мы двадцать лет. Двадцать. Но знаешь, о чем до сих пор жалею? Не заключил брачного контракта, не заверил договоренностей. Такой вот я зануда. Еврей. Банкир.

— Ну ладно, еврейский банкир, к этому мы еще вернемся. Сейчас расскажи мне про вашу умную Думу.

— Что, собственно, рассказывать? Работаем. Потому что — между прочим — договорились. Прикупаем. Согласно библейской традиции — каждой твари по паре. Кто персонально тебя интересует?

— Меня персонально интересует проведение решения… Только ты погоди, не перебивай, хотя тебе покажется странным. Я хочу, чтобы Дума приняла решение, всколыхнувшее если не страну, то ее политический истеблишмент. Мне нужна драка. И активизация тех сил, которые призывают к отмене выборов.

— Зачем?

— Чтобы окончательно понять, кто где.

— В качестве эксперимента, стало быть?

— Можно сказать и так.

— А если провалится твой эксперимент? И «ястребы» не просто укрепят свои позиции, но и получат поддержку Думы?

— И пусть.

— Мне нужен ясный расклад сил. А развернуть ситуацию в обратную сторону — надеюсь — сумеют те, на кого я рассчитываю.

— Темнишь, Стив.

— Темню. Но даю тебе слово, как только ситуация разрешится, ты будешь первым, кто узнает, для чего мне потребовалась эта заварушка. И вообще…

— Что — вообще?

— Ну, вообще…

Стив не закончил фразы, но Лемех отчетливо расслышал безмолвный финал — и вообще, будешь первым. И почти обрадовался. Значит, вчерашний разговор с Лизой записали и поняли правильно. Это было его послание, закамуфлированное под пространные рассуждения с женой о сущности российской власти. И похоже, они поняли его правильно. Теперь следовало не оплошать. Речь, конечно, идет не о том, чтобы сверить силы и понять их расстановку. Зачем-то ему нужна эта короткая смута. И он уверен, что сумеет ее погасить. От него — Лемеха — сейчас ждут идеи, которая смогла бы эту смуту породить. Для начала в Думе. Он думал несколько минут, машинально наворачивая на вилку остывшие спагетти, которые были и вправду вкусны, но огромную глубокую тарелку он не потянул.

— У тебя есть некоторое время. Скажем, недели две.

— Нет. Я, кажется, уже знаю. Вот что. Представь, существует группа психов, которая давно уже пытается законодательно отменить Постановление о денонсации Договора об образовании СССР. То самое, что признавало беловежские соглашения. Стив расхохотался.

— Обратно в СССР? Но это невозможно.

— Теоретически, посредством множества процедур — представь себе — возможно. Теоретически, разумеется. Практически этого не произойдет никогда. Но если Дума вдруг проголосует… Или хотя бы поставит на голосование. Нет, проголосует. Они идиоты, конечно, но понимают, что ничего не произойдет, так — очередное сотрясение воздуха, но ведь и очередная возможность напомнить о себе. И какая! Проголосуют. Вот тебе и заваруха.