Онлайн книга «Welcome to Трансильвания»
Последнее представляется более вероятным. Этот был явно из их породы. Дурашливая маска, обязательная вроде бы в виртуальной среде общения, его тяготила, и, дотянув до постскриптума, он не выдержал, сбросил ее, обращаясь к Гурскому уже без ужимок и гримас. Но с обидой. И Гурский его понимал, и даже готов был признать свою вину — в унылую заводь безрадостной жизни этого человека по его, Гурского, милости тяжелым камнем плюхнулось еще одно разочарование. «Ответить, что ли? Как-нибудь эдак, иронично, без соплей, но с симпатией…» — разомлев душой, неожиданно подумал Гурский. И очнулся. «Чур, меня, чур! Тень, знай свое место! Что там еще говорится в таких случаях? Забыл. Наваждение, блин!» И умилился. «Это ведь отчего происходит? От таланта! Талантлив, сукин сын! Сам себя разжалобил до слез. Кто — скажите на милость?! — еще способен на такое? Чтобы по-настоящему, а не для истории под запись?» Гурский несколько раз перечитал написанное, получая при этом огромное, почти физическое наслаждение. К тому же по мере нарастания удовлетворения отступала, рассеивалась тревога. И скоро ее не стало вовсе. А поначалу — была. Откровенно говоря, загадочное агентство ничем, кроме необременительных заказов и ощутимых гонораров, себя не проявило, и посему воспоминания о нем должны бы вызывать в душе репортера исключительно положительные эмоции. Эдакий разлив меда и патоки. На деле, однако, все происходило иначе. Жилось Гурскому очень неуютно. Неспокойно жилось. Тревога, правда, обуревала его не всегда с одинаковой силой. Иногда — накатывала на Гурского приступами неведомых ранее фобий и болезненных фантазий, мучительными размышлениями по поводу незримых заказчиков, их подлинных интересов и собственного будущего, когда невидимки сочтут, что достигли цели. И кстати, что это была за цель? В такие минуты Гурский был близок к безумию. Чаще, впрочем, тревога слабо царапала душу когтистой лапкой, ради того только, чтобы о себе напомнить. В тот миг, когда собравший волю в кулак Гурский решился на небывалую дерзость — явно нарушить один из пунктов соглашения с агентством, — она взметнулась, подобно растревоженной кобре, зашипела страшно и даже плюнула парализующим волю ядом. Но было поздно — пальцы Гурского уже метались по клавиатуре компьютера, остановить поток его неожиданного творчества не под силу было никакой тревоге. Даже — страху. Теперь же, перечитывая свое творение и снова — в который уже раз! — отдавая должное собственному таланту и изобретательности, Гурский решил окончательно. Никому. Никогда. Аналитикам из хитрого агентства. (Если таковые, кстати, имеются.) Черту самому. И чертовой матери не по зубам разгадать ту шараду, что с гениальной простотой и изяществом закатил он только что в виртуальное пространство. Как шар в лузу. И тревога отступила. Встреча на старой плотине
Владелец маленького отеля, ресторана и крохотного бара на берегу старой заброшенной плотины в десяти милях от Лондона был, вне всякого сомнения, человеком творческим. С хорошей фантазией. К тому же он наверняка умел видеть то, чего, как правило, не замечает большинство людей. Но именно оно создает неповторимый, а подчас даже неуловимый колорит, на который первой откликается душа и только потом — возможно — разум. Словом, каждый из вас исподволь, но совершенно неожиданно и вдруг погружался в некое определенное состояние, которому вроде бы неоткуда было взяться. Несколько позже, к тому же исключительно те, кто склонен размышлять над природой собственных чувств, открывали причину — мимолетный аромат, разбудивший старое воспоминание. Или промелькнувшее в толпе чужое лицо, напомнившее вдруг — весьма отдаленно, но остро — целую жизнь, прожитую некогда. Или неприметный пейзаж вдруг навевал беспричинную тоску, вызвав в памяти воспоминание о местах совсем других, далеких, да и не похожих вовсе на то, в котором оказались вы нынче. Словом, человек, вздумавший однажды расположить небольшой отель в скромной старинной усадьбе и давший сему заведению имя «Complete angle» [37] — или те, что надоумили его поступить именно так, — не прогадал. Тихим, уютным и совершенно английским оказалось это местечко. Речь шла, разумеется, о старой доброй Англии, которую умудрились потерять даже рачительные британцы, озабоченные незыблемостью традиций. Точно так же, как потеряли — увы! — навсегда старую добрую Францию их вечные легкомысленные соперники — французы. И русским уже никогда не обрести старой доброй матушки России, сколь ни пить теперь водки с икрой, ни жечь чучел на масленицу и ни золотить маковки церквей. Неумолимо время. Однако ж и оно позволяет иногда людям разыграть небольшие спектакли из прошлого. Случается — они бывают удачны. Воды плотины были темны, отдавали густой зеленью и казались глубокими. Шум воды — словно и он следовал традиции британской сдержанности — был негромким. Медленно, будто бы нехотя стремился поток и, приблизившись к порогу, тяжело скатывался вниз, слабо пенясь и орошая пространство прохладной водяной пылью. Посетители ресторана, выбравшие террасу над плотиной, зябко кутались в теплые свитера, но не уходили, зачарованные умиротворяющим движением воды. Напротив, на другом берегу, высился небольшой древний собор с островерхим куполом и узкими окнами, украшенными неяркой мозаикой. Небольшое деревенское кладбище, раскинувшееся у его стен, довершало картину. И это было вполне уместно, ничуть не нарушало тихой идиллии. Грусть была ей к лицу. Не грусть даже — а простое, незатейливое напоминание о вечности. — Боже, Энтони, какое волшебное место… — К тому же весьма соответствующее… — Оставьте, Стив. Разве здесь не прекрасно? — Мне нравится. Но должен заметить — это отнюдь не открытие лорда Джулиана. Заведение, насколько я знаю, весьма популярно в Лондоне, на уикэнд здесь совсем не так тихо, как сегодня. |