Книга Факультет патологии, страница 24 – Александр Минчин

Но он не только появился и не просто показался (все было далеко не так просто), в жизни все гораздо сложнее: ему нужен был зачет, от одного наименования которого меня трясло и знобило — физкультура. А тот его и в глаза не видел. Тот, у которого фамилия больше подходила к ногам, чем к лицу.

Я опять поехал на проклятый стадион, на который, думал, мне уже до конца жизни ездить не придется, разве что в качестве болельщика. И прихватил с собой Шурика, который плелся позади меня.

— Шурик, зачетка у тебя с собой?

— Да, Саня.

Хотя при чем здесь зачетка: зачета ему никто ставить не собирался.

А я шел и думал, чем сражаться? (сражаться чем!) как бороться и победить Пениса? И никак он у меня не побеждался. Пенис был сильный.

Доцент стоял рослый и стройный с секундомером в руке и мучал студентов забегом на 1000 метров, которые бежали, выкладываясь и сдыхая, по дорожке стадиона. Был последний день зачета.

Господи, подумал я, какое же счастье, что у меня светлая голова. И она иногда, пускай лишь изредка, но озаряется. И еще я подумал, посмотрев: что я бы в жизни не пробежал это расстояние, даже если бы пять лет тренировался, — это ж работа для лошади, их для того и рождают, чтобы они бегали по дорожкам ипподрома — на время. Разве можно заставлять людей этим заниматься — кощунство, гнусное безобразие, — я стоял и все клокотало внутри меня.

Шурик стоял спокойно, как будто его ничего не касалось, и смотрел на все равнодушными от равнодушия глазами. Я разозлился: обо всем у меня должна болеть голова. А она одна. Другой не будет никогда. И, разозлившись, я сказал:

— Шурик, будешь стоять спокойно, будешь бегать, как они, понятно?

Он удивился:

— А что я, Сань, что мне делать? Стоять не спокойно?! — Он спрашивал серьезно.

Я рассмеялся.

— Я пошутил, — сказал я. — Ты только кивай головой, что бы я ни говорил, понятно?

Он покивал.

— И не раскрывай рта, а то скажешь, что не надо.

Я жду спокойно, неспокойно озираясь по сторонам: и все думаю, но мысль никак не выдавливается из сознания. Наверно, лошадью быть лучше, пробежал и иди себе спокойно, гуляй. Да-а, а потом опять беги. Нет, может, лучше все-таки быть человеком. А еще лучше: человеком-лошадью, когда надо — побежал, когда надо — остановился. То одним стал, то другим превратился. Но на этом месте мои глубокие философские рассуждения прерываются, а я так и не успел додумать до конца: кем лучше быть.

— А, Саша, давно тебя не видел. Что случилось? Никак, побегать захотелось?

— Не совсем, Борис Наумович, мне поговорить с вами надо, — сказал я, холкой оценив его шутку.

Он подошел к невысокой изгороди, где стояли Шурик (чуть поодаль) и я.

— Слушаю тебя внимательно.

А будь ты все проклято, эти тайные ходы и дипломатии, и я сказал, как будто он знал, в чем дело:

— Короче, ему зачет получить нужно. А он болел, не мог ходить и так далее.

— Ну, что ж, придет в следующем году, все сдаст, отработает все пропущенные занятия, выполнит нормативы и получит тогда. Справка у него есть?

Все это напоминало мне старый сон и новые кошмары.

— Вы меня не поняли, его без зачета к сессии не допустят, и ему зачет сегодня надо.

— Здесь я тебе, Саш, к сожалению, ничем помочь не могу.

— Как не можете, вы же преподаватель?!

— Поздно, Саш, сегодня последний день зачета, завтра меня уже не будет на кафедре.

— Борис Наумович, ну, пожалуйста.

— Не могу. Ты что ж хочешь, чтобы я ему ни за что поставил? Только потому, что ты просишь меня?!

Вот зануда, придется пускать главный козырь. А я думал мы с ним уже друзья и все запросто.

— А как же волейбольная команда?..

— А что она, ты же обещал — с первого сентября.

Я ему уже собирался сказать: да, как же, с тридцать второго сентября, будет тебе команда! И тут меня осенило. У меня в голове родилась великолепная идея. А до этого никак не рождалась, не выдавливалась.

— С кем же я играть, по-вашему, буду, сам с собой?

Борис Наумович сообразил и замер:

— Он?..

— Конечно, вы посмотрите на эту фигуру, на осанку. — (Шурик был тощий и, правда, походил на волейболиста, хотя осанка у него, прямо скажем, хреновая была).

— И ты думаешь, потянет? Подойдет в команду?

— Да вы что, конечно, номер один будет! Мне еще у него натаскиваться придется. Вы посмотрите на эту руку, на этот рычаг, это ж смертельная рука. Шур, — а ну сделай так, — и прежде чем он делает, я не говорю ему что (а то еще не то сделает), а показываю рукой как: режу сверху вниз. Шурик молча повторяет (прямо, как лошадь продаю, мелькает у меня).

— Значит, ты считаешь, он подойдет тебе в команду и хорошо будет играть? — Борис Наумовичу недостаточно Шурикиного взмаха. Я думаю, как поленом махнул.

— Конечно, двух мнений быть не может. — Я продолжаю убеждать. — Он же был первый нападающий Ленинского района (где этот район я не знал, но знал, что ленинский — существует всегда).

— Да, Саш, задал ты мне задачку. Значит, думаешь сыграетесь?

— Безусловно, Борис Наумович, скажи, Шур! — Шурик кивает молча.

— Почему же ты так поздно пришел? — спрашивает он его. Шурик кивает, вот. балда, на вопросы-то кивать не надо, отвечать нужно.

— Да у него перелом кости был, неудачно приземлился после удара…

— Но теперь все в порядке? — волнуется Б. Н. неподдельно. — Играть сможет?

— Конечно. Шур, а ну подвигай рукой. — Шурик кивает молча. — Шурик, я говорю, рукой сделай, повращай кистью. — Тут до него доходит, он делает.

— Отлично срослась, — говорит Борис Наумович с видом знатока.

Да, думаю я: если б ты еще знал, что она у него и не ломалась никогда. Чего ж ей хорошо не срастись?

— Значит, говоришь, первый член в команду есть. И игрок хороший?

Вот, зануда, думаю я про себя и тороплю: давай, Пенис, сдавайся!

А он не спешит сдаваться:

— Но как же зачет, поздновато, а?

Ты не просто пенис, а хер. Херовато хреноватый, думаю я.

— Но если он не получит зачет, то не сдаст сессию и его не будет на третьем курсе института. С кем я играть буду, Борис Наумович, а? Вы же мне обещали всяческую поддержку.

Последний довод побеждает его.

— Ладно, поставлю под твое честное слово, хотя я его не знаю и не видел никогда. Но чтобы в следующем году играл как два игрока, иначе никакого зачета на третьем курсе он не получит у меня. Никогда.