Книга Факультет патологии, страница 29 – Александр Минчин

— Ну а сейчас-то как?

— Сейчас прекрасно, — отвечает Ирка, — он занимался, и ему… зачет получить у вас надо.

— О чем ты говоришь, Ира, его же полгода не было, мы двадцать тем прошли, когда же он успеет все это ответить, у меня и времени нет сегодня столько.

И тут я ляпаю:

— А я и не смог бы вам все это ответить.

— То есть что это значит? — говорит она.

— Ну, он имеет в виду, что сегодня — много, — перебивает меня Ирка, — а через два дня экзамены начинаются. Да и у вас времени нет, а, Магдалина Андреевна?..

— Нет, Ир, это невозможно, я его даже в глаза не видела. Ну, ладно, с занятиями, я согласна — болел, но двадцать тем, которые мы прошли по английской литературе, и тексты, их-то я должна спросить для зачета.

Иркины глаза зажигаются.

— Ну, Магдалина Андреевна, он все лето будет готовиться, учить их, я сама буду с ним заниматься, а в сентябре он все до единого ответит, а?

— А сейчас что?

— А вы поставьте заочно…

— Это что-то новое! Я впервые о таком способе слышу. — Она улыбается Ирке, не глядя на меня.

— Ну, Магдалиночка Андреевна. — Ирка умоляет, чуть ли не повисая на нее. — Пожалуйста. У вас же такая добрая душа.

Я не верю в происходящее. А Ирка работает так и с такой отдачей, что ей впору на опустившуюся сцену Вахтангова выступать. И поднимать ее.

— Ну а как он, как студент?

— Магдалина Андреевна, да что вы, он прекрасный ученик, всю свою жизнь английским занимался. — (Это напоминает мне Шурика — волейболиста.) — Вы еще им гордиться будете, лучше всех в группе учиться будет.

— Сомневаюсь, Ир, — шутит серьезно та.

— Да, что вы, вчера он психологию сдавал доценту Берхину, так тот ему пять поставил и потом всем хвалил до конца экзамена — какие знания!

Нет, ее точно теряет сцена: феноменальная актриса.

— Ох, Ир, и не знаю, что делать, задала ты мне загадку. Хочется, конечно, тебе верить и времени нет. А вдруг это не так окажется?

— Магдалина Андреевна, это невозможно, я лично над ним шефствовать буду и следить, и отвечать за все буду я, только одна.

— Ну ладно, уговорила ты меня. Давайте свою зачетку, молодой человек. Саша вас, кажется, зовут?

— Да, — говорю я.

Зачетка из кармана у меня не вынимается, Ирка помогает ее достать. В голове совсем у меня ничего не соображается, не понимается, а только кружится.

— Смотри, Ир. — Она открывает зачетку и расписывается, почти не глядя; теперь самое главное, ведомость остается, без нее зачетка не действительна.

— В сентябре его спрошу, все темы, чтобы назубок знал, досконально. Под твое честное слово зачет ставлю.

— Обязательно, Магдалина Андреевна, вы такая добрая, я вас так люблю, ужасно.

Ведомость ложится под ее ручку. Я замираю, мне НЕ ВЕРИТСЯ.

И тут она мне говорит:

— How do you do? — и смотрит на меня. Я спрашиваю:

— Ир, что она говорит? Ирка улыбается:

— Ну, он шутит, Магдалина Андреевна, вы же понимаете, — и делает мне неописуемые глаза.

Она выставляет все в ведомость через мгновение размышления (показавшееся мне тремя вечностями) и, пожелав нам успешно сдать экзамены, удаляется.

Я тут же опускаюсь на пол. Ирка поднимает меня.

Мне бы даже не приснилось, что она сделала, не могло бы мне это присниться.

Я не держусь на ногах, падает мое тело.

— Идем сядем, — говорит она. — Ну как я все исполнила, а?! А ты боялся, говорил, что не получится.

Я сижу обалдевший и не верю: я получил зачет под Иркино честное слово. Оказывается, так тоже можно получать зачеты. И какие!

— Ты бесподобная актриса, — говорю я.

— Это что! Я единственно, когда испугалась, что она в зачетке у тебя увидит по психологии четверку. Но и ответ сразу приготовила.

Я смотрю на Ирку и не верю, она же гениальная девочка.

И тут она мне признается:

— Я свои зачеты почти все так получаю. Преподавателю иногда не знания, а доброе слово нужно. А я — такая хорошая девочка, и скромная, и паинька, и вежливенькая, — им приятно это слушать от меня.

А я-то думаю, откуда у нее такой отрепетированный взгляд, такая артистичность и высокий профессионализм движения, — она этим полтора года уже занимается.

— Ир, дай я тебя поцелую. Я целую ее в щеку — долго. И вдруг она мне шепчет:

— Я это сделала все-таки…

— Что? — не понимаю я.

— Ну, с Лилькой… помнишь, то, что ты рассказывал про…

— Да ты что, Ир?! Ты разыгрываешь меня или это неправда?

— Нет, правда. Это такая обалденная вещь. Я потом полчаса отключенная лежала. Мы теперь решили, только этим и будем заниматься.

— Ну, ласточка, ты изумляешь меня. Она смотрит, сияя.

— Жаль, Санечка, что ты не девушка, потому что теперь ты не интересуешь меня… как мужчина. А раньше я так хотела с тобой попробовать.

И ресницы мечтательно опускаются на ее глаза.

— Расскажи мне что-нибудь еще, о позициях, способах и чем любить можно, когда две женщины… встречаются.

Я обалдел от всего полностью, и от зачета, и оттого, что Ирка мне сказала.

— А как же Юстинов?

— Да ну его, надоел, ничего, кроме своего члена, не имеет. Да и тот в меня сует. Никакой фантазии или разнообразия…

Я смеюсь:

— Ты ему уже сказала?

— Нет, позже, а то его удар хватит.

И еще два часа разговора, в благодарность за Иркин зачет, мы посвятили основам лесбоса и позициям в этой любви.

Окончилась та чокнутая неделя зачетов, из которой я вырвался как из ада. И больше такой я бы не хотел пережить никогда.

Непонятно как, каким чудом, наверное, все-таки Бог, хотя я не верю в него (прости меня, Господи), есть, но я сдал, и в моей зачетной книжке были проставлены все зачеты. До единого. Я как-то извернулся, вообще никак, ни к чему не готовясь.

Папа был удовлетворен, мама была счастлива. А я думал, что впереди у меня еще четыре экзамена, и нет к ним ни одного вопроса. Впрочем, экзаменов оставалось три, так как психологию я уже сдал. На четыре балла.

Второй раз я подступался к летней сессии второго курса, и опять она чуть не зависла у меня из-за зачетов, которые, я думал, не сдам, не проскочу через них, никогда.

Через последующие три экзамена я прорвался не глядя, как сквозь подступающий ужас или кошмар. (Кошмарный ужас ужасного кошмара, — опять в голове закручиваться стало.)