Книга Лита, страница 36 – Александр Минчин

И он говорит шоферу, куда повернуть.

Я ем вкусные пельмени и думаю — может, ножом лучше, чем топором. О чем я думаю… Меньше крови.

Максим развеселился, он любит поесть.

— Съешь стакан сметаны с сахаром. Помогает потенции.

— Я пока не жалуюсь.

— Тогда я за тебя съем. Чтобы у тебя все было хорошо…

Я смеюсь. Потом он пьет два стакана какао, чтобы «согреть замерзшую душу». Я какао с детства не терплю.

— Тебе нужна девушка, чтобы согрела, — говорю я.

— С этой проклятой работой одних пациенток вижу. А как ты сам понимаешь, стройные и красивые не болеют и «скорую помощь» не вызывают. Они пока в постели без нее обходятся. Познакомил бы с сестрой девушки.

— Она вроде занята. Да и ты переборчивый такой. Тебе статую, да еще чтобы стройная была, нужно!

— Нет, я сегодняшнюю бабушку с вызова должен хотеть.

Мы смеемся.

— У меня, кажется, есть вызов на Ломоносовском, пойдем, я тебя домой подвезу.

Дома папа смотрит эстрадный концерт по телевизору. Мама себя плохо чувствует.

— Как занятия в институте? — говорит он.

— Па, а теперь спроси что-нибудь приятное, — отвечаю я.

Он смеется. Мама делает жест рукой, чтобы я наклонился.

— Тебе звонила Лита, просила перезвонить.

Откуда она знает, что ее имя нельзя произносить в нашем доме? Я иду на кухню, беру книгу и сажусь читать.

Осень. Денег нет. На душе тоска. Я хожу. Болит живот. Занятия или осень, что больше нагоняет тоску, пожалуй, одинаково.

Лита смотрит на меня на лекции молящим взглядом. Я предостерегаю ее от приближения ко мне. Она поворачивается еще несколько раз.

На перемене появляется мой старинный приятель поляк Марек и предлагает выпить пива. Осеннее пиво… дождь, слякоть, холод. Пиво — с сушками. И я соглашаюсь. До ларька, где пивная тетка орет на алкоголиков, пять минут. Марек одет, как картинка. Я так никогда не буду одет. Даже тетка изумлена:

— Откуда ты такой, красивый?

Он заказывает шесть кружек пива и двадцать сушек.

Она ему даже пиво дает — неразбавленное.

— Я принес тебе воблу, — говорит он с легким акцентом, — я знаю, как ты ее любишь.

Я в мгновение очищаю рыбку, которую не ел вечность. Мы выпиваем по первой кружке, и он угощает меня «Мальборо». Я возвращаю ему пачку.

— Оставь себе, — говорит он.

Я затягиваюсь ароматной сигаретой. Еще не было случая, когда Марек появлялся, чтобы он не обращал на себя внимание всех и меня бы не спрашивали, кто он такой.

— Завтра приезжает из-за рубежа девушка Ева. Ее надо развлечь и показать окрестности. Тебя это интересует?

Когда-то я оказал ему мелкую услугу, он до сих пор не знает, как отблагодарить меня.

— Красивая?

— Высший класс. Фигура богини.

Он уже радуется, что я…

— Брату. Брату нужно.

— Это всего на две недели.

— Тем более. Он не любит долгие романы. Но он нищий врач.

— Она из богатой семьи. Напиши мне его телефон. Хотя я старался для тебя.

— Она, случайно, не похожа на Брижжит Бардо?!

Мы беремся за вторые кружки и принимаем их, закусывая сушкой.

Я спрашиваю взглядом, и он машет мне рукой: я закуриваю свое любимое «Мальборо».

— Лёшик, у меня появились кое-какие партии, я хочу, чтобы ты посмотрел.

— У меня нет денег, ты же знаешь…

— Что тебя все время волнуют деньги? Я что-нибудь придумаю.

— Как сказал мудрец: деньги — это шестое чувство, без которого невозможно пользоваться остальными пятью.

Он улыбнулся и взялся за третью кружку, чокнувшись со мной.

— Хорошо сказал. Кто этот мудрец? И не будь ты таким гордым — взять сигарету целое событие. Я тебя сегодня угощаю. Расслабься.

Я благодарю его, кивая головой. После третьей кружки меня повело. Я ничего не ел с утра и пытаюсь удержаться на сушках. Но Марек поднимает очередную, видимо, у него осенняя жажда. И после пятой я пьянею. В голове приятно кружится, и только легкое раздражение от голода. Мелькает чье-то лицо. Я вздрагиваю. Это уж мне точно кажется.

— Тебе нужно возвращаться в институт?

Я приставляю ладошку ко рту. Дышу.

— Уже не нужно, — говорю я, и он смеется.

После шестой он заказывает еще по четыре. Тетка сияет ему, как северное сияние. (Как Большая Медведица — звезде.)

Я люблю соленые сушки и жую их, не останавливаясь.

— Ты когда ел последний раз? — спрашивает Марек и смотрит на свои плоские модные японские часы.

— А что?

— Поедем пообедаем в «Национале», а потом заедешь ко мне. Ты же совсем раздет. Эти замшевые сапоги ты купил у меня два года назад. На Западе никто не носит ничего два года.

— Я люблю Восток!

Он рассмеялся от неожиданности.

— Поехали, поехали!

— Мне нужен мой консультант, я не могу без моего советника!

— Я ее знаю?

— Нет, я ее никому не показываю, никуда не вывожу.

— Держишь в клетке? Такая красивая или страшная?

— Я себя держу в клетке: подальше от нее.

— У вас в России все со страстями.

Опять мне кажется… — что мне кажется. Я отпиваю из кружки.

— А у вас?

— У нас это просто е…я зовется. Иногда это перемешивается с феллацио.

Он смеется, мы чокаемся кружками. Начинается дождь.

— Где твой консультант сейчас?

— На лекции.

— Переступил свой закон: где живешь…

— Она на лекции в соседнем институте.

— A-а! Во сколько ты заедешь?

Я считаю.

— Через полтора часа.

— Только, пожалуйста, я не хочу, чтобы ты в дождь ездил ко мне на общественном транспорте.

Он отстегивает самую большую купюру, я поднимаю руку.

— Потом сочтемся, потом сочтемся! Я знаю, ты не принимаешь подарки. Гордая душа!

Он роняет бумажку на стол.

— Мусор, а ты так серьезно это воспринимаешь, — и поворачивается, чтобы уходить.

— Спасибо, Марек, — слегка растянуто говорю я. Он даже не поворачивается, для него это вообще не эпизод.

— Приходи еще, ласковый ты мой, — воркует голубка из ларька, я даже не представлял, что у нее такой голос быть может.