Онлайн книга «Белки в Центральном парке по понедельникам грустят»
|
— И что ты об этом думаешь? — По правде? Мне от этого тошно. Но я стараюсь себя урезонить. Делаю дыхательную гимнастику, катаюсь на велосипеде, езжу на скотобойню… — А в Хэмпстеде бываешь? — Нет. Мне не до ледяной воды. В Лондоне и так холодно. — А зря, съездила бы… — Ты приедешь на выставку Гортензии? — Вряд ли. — Жозефина! — воскликнула Ширли. — Это правда ты?! — Ну. — Ты не бросаешь все дела и не мчишься сломя голову ублажать Гортензию?! — У меня появилась одна задумка, Ширли. Понимаешь, не научная статья, а роман, но на основе реальных событий. Про дружбу-влюбленность между одним пареньком, французом, и кинозвездой, голливудским актером. Помнишь, я нашла в мусорном баке черную тетрадку?.. Вот оно все как-то утрясается, вызревает потихоньку. Этот сюжет прорастает из меня наружу. Мне сейчас нельзя разбрасываться. — Ну и ну… Мою подружку подменили! Это Серюрье на тебя так влияет? У Жозефины вырвался смущенный смешок: — Нет, я сама так решила. Как ты думаешь, Гортензия не обидится? — Так ты ей еще не сказала?! — Что ты, я так боюсь… — Понятно. Не расстраивать же нашу принцессу на горошине! — А вдруг она решит, что я ее разлюбила? — Ну, знаешь, до этого еще далековато! — Так что мне делать? — Бери телефон и звони. Забыла, как сама на днях промывала мне мозги? «Если не сейчас, то когда…» Или это ты цитировала философские постулаты любезнейшей Ифигении? Короче, давай звони и говори! Прямо сейчас! — Да-да, ты права… Но сил не было никаких. «Она обзовет меня плохой матерью, скажет, что я бессердечная эгоистка, обидится, а я этого не переживу. Я так ее люблю! Просто… Я так боюсь, что сюжет утечет сквозь пальцы!» Она уже занесла было руку, чтобы набрать номер Гортензии, как раздался звонок. — Мама! — Да, золотко мое! — Все в порядке? Почему у тебя такой голос?.. Жозефина кашлянула и ответила, что нет, все в порядке, все хорошо. — Во сколько ты приезжаешь? Встретимся уже в «Харродсе»? — Э-э… — Ой, мамуль! Так все здорово получилось, сама посмотришь! Точно как я хотела! Я все сделала аккурат как задумала, один в один, вкалывала день и ночь. Обалдеешь! — Э-э… — Да, а Зоэ ты написала записку в школу? Что ты им сказала? Что у нее свинка? Или что у нас бабушка умерла? — Ничего я им не сказала. — Ну так во сколько вы приезжаете? Жить вы, наверное, будете у Ширли? — Гортензия, детка, ты знаешь, я тебя очень люблю, ты для меня самый важный человечек… — Мам! Не развози слюни! У нас тут уже за полночь, я валюсь с ног. Конечно, я знаю, что ты меня любишь и все такое. — Точно? — Точно! Ты меня уже достала своими сантиментами! Жозефина отметила, что сказано это было не слишком благожелательно, и отбросила последние сомнения. — Я не приеду. И Зоэ тоже. — А… Последовало долгое молчание. — Вы нездоровы? — Нет. — Ты не больна и не приедешь? Ты что, ногу сломала? Или обе? — Нет. Гортензия, послушай, детка… — Да говори же, черт бы тебя побрал! Оторопев от такой грубости, Жозефина отставила трубку подальше, с трудом сглотнула и выговорила: — Я не могу приехать, потому что я наконец нашла сюжет для романа. Он вызревает. Я пока не совсем его ухватила, но к тому идет. Если я сейчас уеду, я его упущу. — Так это же здорово! Я ужасно за тебя рада! Что ж ты сразу не сказала? — Я не знала, как ты отреагируешь… — Ты в уме? Что я, не понимаю? Ты бы знала, сколько я пахала над этими витринами!.. У меня все пальцы в кровь содраны, колени в ссадинах, глаза красные, как у кролика, я не сплю, на ногах еле держусь… Но как же это прекрасно! — Конечно, родная, — с облегчением отозвалась Жозефина. — Если бы ты сюда заявилась, пока я не закончила, я бы тебя послала на все четыре стороны! Жозефина громко, радостно засмеялась. — Зайка моя, солнышко, самая сильная, самая умная!.. — Ладно, мама, хорош! Николас весь извелся, я тебе звоню с его телефона, он уже позеленел. Завтра вечером держите за меня кулаки! — Сколько времени простоят твои витрины? — Месяц. — Я постараюсь приехать. — Если не приедешь, ничего страшного. Ты, главное, пиши, это замечательно! Ты, наверное, ужасно счастлива! Пока! И Гортензия повесила трубку. Вне себя от изумления, Жозефина прислушалась к коротким гудкам и медленно положила телефон. Ей вдруг захотелось танцевать. Гортензия не обиделась! Гортензия не обиделась! Теперь она будет писать, писать, завтра, послезавтра, каждый день! Ей не спалось. Слишком разволновалась. Она раскрыла тетрадку и принялась читать с того места, где остановилась. «28 декабря 1962 г. Теперь я точно знаю. Это не мимолетное переживание. Это любовь, в которой я сгорю дотла. Наверное, так и должно было случиться. Я не стану в ужасе бежать. Пускай эта любовь держит меня за горло, я ее принимаю. Каждый вечер я жду, что он пригласит меня, как обещал, к себе в номер, и каждый вечер его кто-нибудь перехватывает, а я возвращаюсь домой и хочу только одного — закрыться у себя в комнате и выплакаться. Я больше не могу работать, спать, есть, в моей жизни только одно имеет смысл: минуты, проведенные с ним. Иногда я прогуливаю уроки и иду на съемочную площадку. А ведь меньше чем через полгода экзамены в Политехническую школу! Хорошо, родители не знают! Я не хочу упускать ни минуты, которую можно провести с ним. Даже когда он со мной не разговаривает — я его вижу, дышу тем же воздухом. Какая разница, что я люблю мужчину, если этот мужчина — он? Мне нравится, как он улыбается, смеется, объясняет мне разные вещи про жизнь. Для него я готов на все. Я больше ничего не боюсь. За праздники я все обдумал. Когда мы ходили с родителями на рождественскую службу, я молился изо всех сил, чтобы эта любовь никогда не закончилась, хотя она и «ненормальная». «Нормальная» любовь у моих родителей: я не хочу быть как они! Они никогда не смеются, не слушают музыку, у них вечно поджатые губы… На Рождество они мне подарили учебники по математике и по физике! А он мне подарил пару запонок в очень красивой шкатулке, от какого-то английского портного, судя по всему — очень известного. Так мне сказала костюмерша. |