Книга Роковая любовь, страница 56 – Кэндис Кэмп

— Миссис Шэффер, — обратился к Энэлайз Джексон.

Она обернулась от окна, и он заметил, что нижняя губа ее была закушена до крови — так она пыталась подавить свои слезы.

Сержант понял, что она была такой же гордой, как и полковник, и теперь молил Бога, чтобы она не оказалась такой же упрямой, как и он.

Восхищаться ими и жалеть их можно было обоих.

— Я хотел бы попросить вас не делать того, о чем вы сказали, а остаться с полковником Шэффером.

— Вы что, с ума сошли? Вы ведь были там и слышали, как он сказал, что я не нужна ему.

— Да, но я также слышал, как полковник говорил матери о том, что ее сын умер героем, а на деле тот был подстрелен, когда бежал с поля боя…

— К чему вы говорите это? — спросила Энэлайз.

— Это значит, что полковник может очень хорошо солгать, если считает это нужным, — ответил Джексон.

— Вы меня не убедили, — сказала сухо Энэлайз, хотя и у нее самой закралась тень сомнения.

— Марк боится, что вы опять разобьете его сердце, — начал Джексон.

— О, его сердце! — закричала Энэлайз. Но Джексон упрямо продолжил:

— Сегодня, когда вы появились, он вдруг ожил. Я не видел его таким с момента его ранения. Миссис Шэффер, он не заботится о себе и его ничто не интересует. Он даже не пытается разрабатывать свои искалеченные конечности, хотя доктора говорят, что возможно частичное восстановление, по крайней мере, руку можно излечить. Но сейчас он только пьет и тем самым сводит себя в могилу. Он махнул рукой на жизнь.

— И почему вы думаете, что я могу что-то изменить? — спросила Энэлайз.

— Мэм, — сказал Джексон. — Я видел его лицо в ту минуту, когда вы появились в двери. А вообще, он махнул рукой на жизнь давным-давно, когда потерял вас.

— Потерял меня!? Почему вы все …. — начала сердито говорить Энэлайз, но Джексон грубо перебил ее.

— Да, когда он вернулся домой из того отпуска, он был мрачнее тучи. Казалось, что он совсем не хочет жить. И он на самом деле не хотел жить, потому что потерял вас, — сказал Джексон.

Сзади за спиной приглушенно вскрикнула Фрэнсис, но сержант даже не взглянул на нее.

— Он ходил на самые опасные задания, всегда рвался в самую гущу боя и все искал своей смерти. И вот, наконец, нашел. Только вот смерть не взяла его, и он остался калекой на всю жизнь. Вы в долгу перед ним, миссис Шэффер. Это из-за вас он попал в такое положение.

— Нет, — вздохнув сказала Энэлайз и отвернулась от сержанта. У нее закружилась голова — все зашло слишком далеко. Она того и гляди упадет в обморок — сначала потрясение от вида Марка и возрождения всех старых чувств, затем — боль и гнев от его отказа. И, наконец, этот сержант, сердито обвиняющий ее в состоянии Марка. Это было слишком жестоко, она больше ни с кем не хотела это обсуждать, но все же она ответила.

— Нет. Это неправда. Марк совсем не любил меня и не любит. Из-за этого он не мог желать и тем более искать смерти.

— Не любит вас?! — воскликнул сержант Джексон. — Да я видел, каким он возвратился из отпуска! Он был в отчаянии, потому что вы ушли к другому мужчине. Я слышал, как он не мог спать по ночам и уходил в поле. А когда в бреду после ранения он только и говорил о вас и так звал вас… Я все видел и понимал. А когда он не получал от вас письма с почтой, вы бы видели какое разочарование и безнадежность были в его глазах! Вы не писали ему!

— Как я не писала ему?! — закричала Энэлайз. — Какую чушь вы несете. Не могу понять — или вы — лжец, или — сумасшедший?! Только хочу вас заверить, что вы абсолютно не правы. Я очень часто писала Марку — вначале два или три раза в неделю. Это он не писал мне. Я не прекращала писать до тех пор, пока он не приехал сюда и не сказал, что не хочет больше никогда видеть меня. Только тогда я перестала писать совсем. Не думаю, что это было так жестоко с моей стороны после того, что произошло, не так ли?

Джексон изумленно глазел на нее. Боже! Эта женщина действительно лжива! Кому лучше, как не ему, адъютанту полковника, знать — приходили ему письма или нет. Ему писали из дома, но только не жена!

— Нет надобности мне лгать вам, миссис Шэффер. Я знаю, что…

— Сержант, — вдруг вмешался в разговор мистер Шэффер. Голос его дрожал. — Я не позволю оскорблять свою невестку в моем доме!

— Но, сэр…

— Она говорит правду, сержант. Я могу засвидетельствовать, что очень часто видел ее письма Марку, лежащие на столике для корреспонденции, откуда у нас все забирает почтальон.

Теперь Джексон изумленно посмотрел на отца командира — что за сумасшедший дом?!

— Но… но…. сэр! — волнуясь и запинаясь от этого продолжил сержант. — Я точно видел и знаю, что от жены командир не получил ни одного письма. Да вы его самого спросите! Ему-то зачем лгать?

— А зачем лгать мне или мистеру Шэфферу, — опомнившись, уже спокойно сказала Энэлайз.

— Но, может быть, вы адрес неправильно писали? — тихо спросил Джексон.

— Ведь письма ни разу не возвратились домой, ведь переадресовать их неправильно уже не могли …. — задумчиво заметила Энэлайз.

— Знайте же! — вдруг раздался громкий голос Фрэнсис.

Все обернулись к ней. Она стояла вся смертельно бледная, дрожащая, ее глаза горели каким-то безумным блеском.

— Я возненавидела ее сразу, потому что она была так похожа на Талиссию и заполучила моего брата тем же способом, что и моя мать моего отца! Я не хотела, чтобы Марк был так же несчастен всю жизнь, как отец! Я хотела, чтобы он понял, какого сорта эта женщина, и ушел от нее. Я думала, что он поначалу попереживает, а потом — все пройдет. Я любила Марка и не хотела причинять ему зло. Я не думала, что он так ее любит, что станет искать смерти…

— Фрэнсис? — суровым голосом произнес ее отец. — Ты хочешь сказать, что ты перехватывала письма, написанные Марку его женой?!

— Да! Я уничтожала их. Я забирала их со столика перед приходом почтальона и сжигала, — истерично закричала сестра Марка и замахнулась на Энэлайз. — Ты была несчастьем для него! Несчастьем! Я только хотела спасти его! — продолжала она кричать.

Энэлайз побледнела. Она была ошеломлена — так значит Марк никогда не получал ее писем, ее первых страстных писем, где она писала ему о своей любви, тех радостных писем, в которых она писала о рождении их ребенка; тех последних писем, где она умоляла, заклинала его написать хоть строчку! Он ничего не знал о ней, он не знал, как она скучала, как ждала его возвращения, как радовалась, что сын во всем похож на нее!

А Марк думал, что он ее не интересует, и потому она не пишет.

«Боже! Что наделала Фрэнсис! — промелькнуло у нее в голове, и ослабевшая Энэлайз опустилась в кресло.

— Сержант, вы говорили, что Марк писал мне?

— Да, мэм, часто … по крайней мере сначала, — ответил сержант.