Книга Операция "КЛОНдайк", страница 127 – Неонилла Самухина

В этот момент дверь вдруг резко распахнулась, и в зимовье вошел Федор в сопровождении повизгивающего Буяна.

Леонид от неожиданности подпрыгнул на лавке и замер, почему-то поджав под себя ноги, будто бабка, завидевшая мышь.

А Федор не спеша стряхнул снег с валенок и тулупа и, сняв шапку, посмотрел по очереди на Есению и Леонида.

– С детства, говоришь, обучен… – хмыкнул он, насмешливо глянув на Леонида, и снял тулуп. – Дунул ты обратно знатно! Ажно не поспеть за тобой было!

– А ты сам чего!.. – вскинулся на него Леонид. – Предупреждать нужно! Ведьмак окаянный! У меня душа в пятки ушла!

– Это ничего, там ее самое место, родина, – добродушно успокоил его Федор, садясь на лавку.

– Ну да… – насмешливо согласился Леонид. – Родина трусов…

– Трусость тут ни при чем, в своем доме не только прячутся, но и обороняются, – не согласился Федор, поправляя поленья в печке. – А пята, Лёньша, это дом Души, и чем длиннее пята у человека, тем дольше срок его жизни. Повитухи раньше перво-наперво пятки у младенцев смотрели: коли короткая пятка – значит, не жилец, уйдет с этого мира, коли длинная – жить долго будет. А вот у беса, например, – «чужого» – вообще пяты нет, потому как пята его укоренена в другом, чуждом человеку, мире.

Леонид молча слушал Федора. У него вдруг в памяти всплыла история, которую рассказывала его прабабка. В ее деревне жил парень, у которого было «большое хозяйство», то самое, от которого дети бывают. Так вот, никто из баб с этим парнем жить не мог – рвал он их нутро, можно сказать, в клочья. А, с другой стороны, и ему было не сладко – ведь хочется человеку и женой обзавестись, и детками, а какие тут детки, когда бабы себя с ним жучками на палочке чувствуют… В общем, не светила ему ни счастливая семейная, ни половая жизнь. Запил парень, пропадать начал. Тогда собрались старики в деревне и стали думу гадать: что же делать с бедолагой, где ему найти подходящую деву?… А тут на сход вдруг приполз дряхлый дедок, про которого и думать-то все забыли – считали, что он уже давно истлел, а он, оказывается, еще небушко коптил и помирать пока вовсе не собирался. Вот он и подсказал: «Ищите, – говорит, – девку с толстыми пятками, она нашему Авдею „по глубине“ в аккурат подходящей будет!». Услышав сей совет, может, кто из стариков про себя и усмехнулся, да вслух ничего не возразил. И решил сход последовать дедову совету, потому как уже не знали, что и делать – парень-то совсем доходил… И вот, через какое-то время обнаружили их посланцы в дальнем селе одну толстопятую деваху – пятки у нее были здоровенные, словно воздухом качанные. Сосватали ее без промедления. И что вы думаете? И правда, все у нее оказалось, как говорится: «размер в размер» деревенскому страдальцу! Прожили они с ним долгую ладную жизнь, троих деток вырастили. Вот тебе и пятки…

Историю Леонид вспомнить-то вспомнил, но промолчал, потому как стеснялся при Есении рассуждать на такие интимные темы.

А Есения в это время удивленно слушала Федора, рассказывающего о роли пяты в жизни человека.

– Надо же! – воскликнула она, недоверчиво переводя взгляд с Федора на Леонида. – Я даже не знала, что пятка такое важное место для нас… Так, значит, когда только что родившийся ребенок не кричит и его обычно шлепают по пяткам, это вроде как его пытаются «втащить» сюда из другого мира? А медицина это объясняет по-другому.

– А ты послушай химиков или физиков, они тебе тоже найдут свое объяснение этому явлению, – сказал, усмехнувшись, Федор, садясь на лавку у стены напротив. – Мало ли кто как описывает, суть от этого не меняется. Есть вещи само собой разумеющиеся, то есть которые разумеются без тебя, без разума.

– А что же тогда, по-вашему, разум? – спросила Есения.

Леонид тоже с интересом ждал, что скажет Федор. Для него это был уже не первый урок по офенской философии, которой Федор, правда, не учил, а только рассказывал о ней.

– Разум – это способность ума познавать мир, изучать познанное, делать из этого выводы и принимать решения о действиях. И все это в образах, – ответил Федор и, увидев, что Леонид с Есенией не очень понимают, о чем он говорит, сказал: – Ладно, как-нибудь расскажу поподробнее. А зато застава у нас теперь, братцы, что надо! Вряд ли кто к нам незаметно подберется…

– Что вы имеете в виду? – недоуменно спросила его Есения, не уловив связи с предыдущим разговором.

– А ты глянь за дверь-то, да только не выходи, – предложил ей Федор.

Есения с опаской подошла к двери, потом нерешительно приоткрыла ее, выглянула и тут же захлопнула, испуганно отпрянув от нее.

– Там… – начала она и замолчала, побледнев.

– Что там?… – холодея, спросил ее Леонид.

– Огоньки зеленые… бегают, – ответила Есения.

– Какие еще огоньки? – не понял он.

– Глаза наших сторожей, волков, – ответил за нее Федор.

– Еще не легче! – воскликнул Леонид. – Как же мы теперь отсюда выберемся? Хорошо, что я успел сходить… до ветру.

– Не боись, Лёньша, как призвал, так и отгоню! – усмехнулся Федор.

– Что, опять выть будешь? – содрогнувшись, спросил Леонид.

– Не выть, а вабить… – поправил его тот. – Нет, зачем, айкать буду…

– Это как же? «Ай, мои волчатушки, ай, мои хорошие, не ешьте нас, мы невкусные!» Так что ли? – недоверчиво спросил его Леонид.

Бросив на него из-под кустистых бровей насмешливый взгляд, Федор ответил:

– Вот завтра и послушаешь, а сейчас надо бы перекусить и на ночь пристраиваться.

– Перекусить, это дело! – согласился Леонид, почувствовав зверский аппетит после всех треволнений, пережитых за день, и потер руки в предвкушении.

В зимовье раздался смех Есении.

– Узнаю друга Васю… Господи! Прошло столько лет, а вы все тот же! Совершенно не изменились, – сказала она, с иронией глядя на Леонида.

– Постоянство в моем характере, – шутливо ответил Леонид и, вдруг посерьезнев, внимательно посмотрел ей в глаза.

Она перестала смеяться и тоже остановила на нем свой долгий и такой незабываемый взгляд.

В воздухе повисла напряженная тишина, которую нарушил Федор, начав греметь посудой у печки.

Сварив макароны и заправив их говяжьей тушенкой, они поужинали, завершив трапезу крепко заваренным чаем с сухарями.

После ужина Федор, поднявшись из-за стола, подошел к печке, чтобы подбросить в нее еще дров. А Есения начала собирать грязную посуду и нерешительно остановилась с ней в руках, не зная, куда ее поставить.

Заметив это, Федор нашел какую-то большую миску и, смахнув рукой накопившуюся на дне пыль, налил в нее остававшуюся в чайнике горячую воду.

– Вот, можешь помыть этим, – поставив миску на лавку в углу у печки, Федор протянул Есении непонятно откуда взявшийся у него обмылок хозяйственного мыла.