Книга Все девушки любят опаздывать, страница 4 – Ирина Ульянина

— Прошу вас, Аллочка Сергеевна, — подоспела трепещущая от почтения Надежда. — Мы так рады вашему визиту, господи!.. Мы вам так признательны… прямо не ожидали…

Моя подруга держала на вытянутых руках мельхиоровый поднос с красной икрой, порезанным лимоном, запотевшей бутылкой «Финляндии» и хрустальными стопками, из которых мы с Женькой пили накануне. Остальным предлагалась простая местная водка «Сибирь» того же экономкласса, что и хлебные шашлыки… Не понимаю, почему перед этой ломакой все ходили на цыпочках и величали по имени — отчеству?

— Нет — нет — нет, — решительно и холодно отказалась Алла, посмотрев на поднос так же презрительно, как на стакан Женьки. — Я вам тоже признательна, но у меня совершенно нет времени, мне пора.

— Как, даже на флюорографии не посмотрите? — почему — то воскликнула я.

— На какие флюорографии? — Крымова вскинула соболиные брови над лазорево — синими, бездонными глазами.

Наверное, носит контактные линзы: у нормальных человеческих глаз не бывает такой пронзительно яркой окраски, мелькнула у меня мысль… И все же она была потрясающе, шокирующе красива!.. Сама Шарон Стоун рядом с ней створожилась бы от комплекса неполноценности… Я покраснела, но лебедь вернула меня к действительности повторным вопросом:

— Что вы имеете в виду?!

— На мой взгляд, рисунки графика Кирилла Золотарева напоминают флюорографические снимки грудной клетки! — заявила я.

— Я вас умоляю, не слушайте Юльчу, вечно она пытается острить, и всегда неуместно, — заискивающе попросила Надя, всей широтой своей спины оттесняя меня на задний план.

Мне стало стыдно за нее: кто бы ни был этот Крымов, зачем же пресмыкаться перед его женой?!

— А-аллочка, не уходи — и — и, — простонал художник. — Это невозможно!..

У меня возникло подозрение, что он сейчас падет ниц и примется целовать ее модельные туфельки. Но подозрение оказалось ложным — Золотарев устоял перед соблазном.

— До встречи, Кирочка. — Крымова скользнула рукой по его щеке и отвернулась, закрыв лицо ладошкой. Все той же водоплавающей, скользящей походкой прошествовала к выходу и скрылась за дверью в сопровождении хранителей своего бесценного тела.

Еще с минуту в галерее царила тишина, словно присутствующие сговорились почтить минутой молчания осенний отлет белой лебеди в далекие теплые края. Прервал тишину чиновник, возмущенным тоном он выговорил Краснову:

— Евгений, как ты мог так опростоволоситься?! Нет бы предложил даме хорошего вина или шампанского, а то — вылез со своей кондовой водкой!.. Ты бы еще воды из — под крана принес!

— Владимир Григорьевич, да разве я мог предположить, что приедет сама Алла?! — Сокрушающийся Жека замахнулся на Золотарева. — Балбес! Не мог предупредить?!

Кирилл не проронил ни слова. Он свинтил крышку с «Финляндии» и наполнил стопку. Ни на кого не глядя, опрокинул ее — и тотчас налил себе вновь. Надя отодвинулась и спросила с ехидцей в голосе:

— Я, по — твоему, подавальщица, да? Должна стоять перед тобой на вытяжку, да?! — Она развернулась к Миллеру и совершенно другим тоном ласково попросила: — Владимир Григорьевич, Лариса Юрьевна, выпейте хоть вы, умоляю вас!.. Да что же это такое? Хочешь как лучше, из кожи вон выпрыгиваешь, а получается… одно расстройство…

— Извините, Надюша, я не пью водку, печень не позволяет, а Володя предпочитает красное сухое вино, — ответила за Миллера его миловидная, улыбчивая супруга. — Знаете, есть такая французская поговорка: «Бокальчик красного за ужином, и не надо тратиться на врача»!

— Ах, как это метко! — изобразила восхищение бедная и бледная Краснова. — В следующий раз мы обязательно позаботимся о вине, чтобы не тратиться на…

Насчет поговорки я была целиком и полностью согласна с Ларисой Юрьевной. Поговорку нужно было затвердить наизусть и взять на вооружение. Впрочем, моего мнения никто не спрашивал — Надя продолжала роптать, а Лариса Юрьевна ее увещевала:

— Не расстраивайтесь, что вы? Про вино это я так, к слову. Главное, что в целом выставка удалась.

— Ладно, братцы, гуляйте! И ты, Кирюха, не унывай, еще раз тебя поздравляю, — панибратски хлопнул чиновник художника по плечу. — А мы с Ларочкой пойдем. Счастливо оставаться!

Кирилл ответил достаточно неожиданным образом:

— Нет, я никуда не поеду!

— Кто тебя куда зовет, дурень? — удивился Миллер. — Я говорю: гуляй, пока есть возможность, пока молодой!

Золотарев стащил бутылку с Надиного подноса и присосался к горлышку, как трубач, целующийся с трубой. Чета Миллер, чтобы не видеть этого безобразия, степенно удалилась, и в галерее восстановилось прежнее оживление, поскольку еще не вся водка была выпита и не все эрзац — шашлыки оприходованы. Только я как истукан стояла рядом с напивающимся графиком и обнимала раскидистый букет, предназначенный ему. Одумавшись, я протянула цветы адресату:

— Заберите свои лавры!

— Оставь их себе, детка, — отмахнулся он, не посмотрев в мою сторону. Потряс бутылкой, проверяя, сколько в ней осталось булькающей жидкости, и снова присосался к горлышку.

— Отдай, дубина! — Бережливая Надя вырвала у него «Финляндию» и отнесла ее обратно в холодильник.

Не знаю отчего, но у меня пропал всякий энтузиазм: я ощутила себя посторонней на этом празднике жизни. Мне чужого не надо: букет я оставила в подсобке, завернулась в пончо и отправилась восвояси. До чертиков хотелось курить, поэтому я задержалась на крыльце. Но прикурить на улице оказалось проблематично: пламя зажигалки задувал ветер, и сигарета быстро отсырела под моросящим дождем.

— Тебе помочь? — по — свойски, участливо спросил какой — то мужчина.

Я стояла под лампочкой, а за пределами, очерченными ее светом, висел непроглядный мрак, и вопрошавший оставался невидимым.

— Ну, помогите, если сможете…

Из темноты выступил уже знакомый пронырливый фотограф. Он взял у меня зажигалку, зажал сигарету в губах и, сложив ладони домиком, прикурил. Фотограф стоял так близко, что я почувствовала его несвежее дыхание — так пахнет от тех, кто давно не ел и не чистил зубы. «Голодный тип» изрек:

— Познакомимся поближе, очкарик, — и со свойственным ему нахальством дотронулся до моего бедра, просунув руку под пончо. — Меня зовут Александр.

— Эй, полегче, убери лапы! — вывернулась я. — Мне без разницы, как тебя зовут!

Терпеть не могу, когда меня обзывают очкариком!.. И вообще — этот лопоухий курносый Александр совершенно не в моем вкусе…

— Чего ты, как дикая? Я чисто по — пацански подошел, хотел тебя проводить, — изобразил он святую невинность. — А ты что подумала?

— Больно мне надо думать про тебя! Мне провожатые не нужны, — буркнула я, но решила воспользоваться его знаниями. — Слушай, скажи, кто такой Крымов?!