Книга Хищная книга, страница 29 – Мариус Брилл

Осознав произведенное им на окружающих впечатление, незнакомец тактично извинился, попросив не обращать на него внимания. И все принялись старательно его игнорировать, словно кремовый торт в диетическом клубе.

— Мне уйти? — засомневался он, показав рукой на дверь и слегка наклонив голову в ту же сторону, но все они услышали только волшебную мелодию его бархатистого голоса, мелодию, которая словно бы эхом повторяла саму себя. Миранда и прочие девушки тихонечко, не отрывая зачарованного взгляда, покачали головой. Потом Миранда как во сне повела свою демонстрацию по накатанным рельсам к победному концу. Она даже не смотрела на Мерсию. Мерсия была от нее за тысячу миль. Кто вообще такая Мерсия?

* * *

Свет на Втором этаже мигнул, подсказывая, что пора закрываться. Ближе к концу демонстрации девушки одна за другой начали тихо испаряться — никакой красавчик не мог удержать их до того рокового момента, когда показ товара сменится предложением его купить. Но незнакомец смотрел до конца, и когда Миранда подняла свой гигантский тюк, у прилавка остался он один.

— Спасибо, — сказал он. — Но на самом деле я ими не пользуюсь.

И улыбнулся широкой улыбкой, выгодно подчеркнувшей твердость его невероятно твердой челюсти.

Скажи что-нибудь. Ответь ему, дурочка.

— А может, может быть, — залепетала Миранда, — для вашей девушки?

Но он лишь отрицательно покачал головой.

Что означает этот твой жест? Нет? Что нет? Нет, у тебя нет девушки? Нет, она пользуется тампонами? Нет, этот идеал красоты так совершенен, что у нее не бывает месячных? Что? Что ты хотел этим сказать?

— Я просто хотел, — продолжил незнакомец, — увидеть этот товар в действии, узнать, как все это выглядит на самом деле.

Миранда молча смотрела на него.

— Нет, я, конечно, имею в виду — не в буквальном смысле…

Миранда все смотрела.

— Торговля, — сказал он, как будто это все объяснило, хотя ничего это ей не объяснило. Он глядел на нее с надеждой увидеть проблеск понимания в глазах, кивок «ну, конечно», вспыхнувшую за нею неоновую надпись «а, тогда все понятно», но ничего не увидел. Она по-прежнему просто стояла и смотрела на него. Он подумал, что с тем же успехом мог бы сказать: «торгуем рыбой» [10] , рыбка все равно не клюнула. Он переступил с ноги на ногу, соображая, не поздно ли сменить наживку.

— Я работаю на бирже, — произнес он. — Моя компания… мы собираемся купить большую партию вот этого, — он указал на тюк в ее руках.

— Так в чем же дело? — ожила наконец Миранда. — Вы можете купить его целиком за два фунта.

О, нет, нон, нихт. Никто не любит острящих дурочек.

— Нет, мы покупаем их прямо на Маврикии, у производителя. Мне просто нужно было посмотреть, как этот товар продается. — Помолчав, он глянул на флюоресцирующие лампы. — Обычно я не хожу на демонстрации гигиенических прокладок.

Разве может такой красавец даже на мгновенье утратить уверенность в себе? Это абсолютно не соответствует его имиджу. Он для этого слишком совершенен.

— Смотрите, — сказал он, с некоторым облегчением указывая на дверь, где охранник нетерпеливо притоптывал носком ботинка, — нас выгоняют. Спасибо за демонстрацию товара. Вы очень… у вас очень хорошо получается. Я бы обязательно купил. Я имею в виду, если бы я ими пользовался.

Так и есть. Что-то многовато вывалено на витрину смущения, неуклюжести, заикания, оправданий, неуверенности и прочего. Миранда на это не купится. Англичане бывают такими только в плохих американских фильмах.

— Итак, вы увидели все, что хотели? — спросила она, стараясь вложить в вопрос капельку высокомерия.

— О да, — улыбнулся он. — Даже больше. Много больше.

Он повернулся, и все поплыло. Миранда рывком ухватилась рукой за прилавок, чувствуя, как судорога проходит сверху вниз по телу, и подумала, что только брякнуться в обморок ей не хватало.

«Больше». Это должно что-то означать. Миранда поняла, что время опять замедлилось. Он уходит. Не уходи. Он, кажется, прошел уже шагов пять. Скажи что-нибудь, пока он не исчез. Шесть. Лови момент. Семь. Сейчас. Восемь. Возможности не подворачиваются, их создают. Девять. Не в твоей лиге. Десять. Забудь об этом. Сил нет. Он дошел до «Трикотажа» и повернул к выходу. Не уходи. Просто не уходи. Скажи ему что-нибудь. Хоть что-то.

— Не уходите, — крикнула она вслед. О да, очень умно. Очень находчиво. А сколько очаровательной непосредственности.

Но все же он остановился и обернулся, и смотрел на нее.

— Я просто хотела узнать, — медленно произнесла она, стремительно соображая, — имеете ли вы дело с одиночками… в смысле, не с компаниями, а с отдельными людьми, по вопросу инвестиций. Понимаете, просто у меня никогда не было знакомого брокера на бирже.

Прозвучало до ужаса глупо, но Миранда изо всех сил старалась держаться так, будто она весьма и весьма состоятельная дама, а, скажем, рекламой гигиенических прокладок занимается из чистой эксцентричности.

Он вернулся к прилавку и, достав из кармана белую визитную карточку; протянул ее Миранде. Подумав, что, выйдя из-за прилавка, она обязательно рухнет на пол, Миранда не сдвинулась с места, лишь вымученно улыбалась. Он положил визитку поблизости от ее руки на прилавок, где она сразу начала намокать в лужице голубоватой жидкости.

— Это не официально, — сказал он, — но если вам понадобится мой совет…

Миранда взглянула на карточку. Пальцы, которыми она вцепилась в край прилавка, побелели. Кости в ногах растворились, весь остаток жизни она будет передвигаться на полусогнутых, как будто танцует румбу.

— Благодарю вас. Я позвоню своему бухгалтеру. Может быть, мой секретарь свяжется с вашим.

Он ушел, и она не могла бы с точностью сказать, когда он исчез из поля зрения. Но исчез. Где-то среди пальто и шляп. Через минуту его уже не было. Откуда-то доносился визгливый голос Налетчика: «Я хочу видеть администратора».

Миранда посмотрела на карточку, теперь голубую и мокрую. «Фердинанд Ксавьер», гласила она, «коммерция, Чейст Манхэттэн банк». И еще там были номера телефонов, разглашать которые с моей стороны было бы чересчур уж мелочно и злопамятно.

При чем тут, ради всего святого, дыни и змеи? И удвоение отверстий — в ушах и в серьгах? Даже выпускнику средней школы ясно, что за «любовь» описывается в этом стихотворении. Это не пленительное, глубокое, сводящее с ума, очищающее душу, вышибающее слезу чувство из романа Это похабщина в чистом, природном виде. Это сексуальная символика бартерного обмена, как при проституции; мужчина и женщина хотят скрепить союз своих эгоистичных геномов. Конечно, там был не просто дар ответный, там был секс. Это похоть, подвергшаяся искаженному, тенденциозному переводу на наш язык.