Онлайн книга «Замуж не напасть»
Аристов встаёт с кресла, но не бросается к ней, а осторожно подходит и обнимает за плечи, поднимая её к себе. Как изнывающий от жажды в пустыне, он хочет продлить удовольствие, чтобы напиться надолго — кто знает, когда ещё встретится оазис? Касается губами её шеи, глаз и только потом приникает к губам. Как мучительно сладок этот поцелуй! Но что с Толяном? Почему он пытается отстраниться от неё, как будто длить мгновение ему невыносимо? До сих пор в их отношениях Евгения плыла по течению. Вернее, от Толяна исходила инициатива, а она старалась её погасить. Теперь, похоже, смерть Юлии произвела в её душе переворот. Всё заботы Евгении о добром имени, надуманные обязательства перед Ниной Аристовой отошли на второй план. Осталась тревога: значит она тоже смертна — сегодня живёт, а завтра может не быть? Тогда зачем же позволяет другим вмешиваться в сою судьбу? Чтобы тоже когда-нибудь прыгнуть с балкона? Кто эти зловредные другие? Никто теперь на неё не давит, и нечего рассуждать с таким надрывом! Она — сама себе хозяйка! Вот только Аристов… Смотрит на неё своими глазюками цвета речного омута. Собственно, она не совсем уверена, что омут именно такой — серо-зелёный, но сравнение ей нравится. Наверное, потому, когда Евгения долго смотрит в его глаза, кажется, что куда-то затягивает, кружится голова, не хватает воздуха… В таком омуте должны водиться черти. Вот только тишины ему не хватает. Скорее, наоборот: именно тишина и настораживает. Это означает: жди неприятностей! — Ты дверь закрыл или оставил открытой? — как бы между прочим спрашивает она. — Конечно, закрыл. Попробуй оставить открытой, сразу набежит куча мужиков! — Что ты имеешь в виду? Холодность её тона беспокоит Толяна, и глаза его потихоньку теряют колдовскую зелень, приобретая сталь. Нельзя с нею расслабляться! — Имею в виду только то, что ты слишком многим мужчинам нравишься!.. До чего ж ты, Лопухина, ежиха колючая! Чуть прикоснись, — фыр! — и иголки наружу! Ну, вот, опять она все испортила. Хотела же по-хорошему. А вообще, чего она хотела? Расслабиться и уступить? И тут же посмеивается про себя: глупый, он упустил момент! Теперь когда ещё она так размякнет, чтобы подобная мысль могла прийти ей в голову! — Хочешь кофе? — вежливо спрашивает она — пора и вспомнить про обязанности хозяйки! — Канэшна хачу! — обрадованно соглашается он, копируя грузинский акцент. Два дурачка! Даже прикалываются одинаково. — Сюда принести или пойдем в кухню? — В кухню. Здесь у меня такой расслабон начинается, что я боюсь не выдержать. — Ничего не бойся, я выдержу! — самоуверенно обещает она. — Выдержишь? — Одной левой! Опять она попадается на собственную удочку! Чего хвастаться? Разве не была только что она в его объятиях и млела от желания? А он вдруг шагает к ней, берет за плечо и, неуловимым движением делая подсечку, бросает на диван. Одной рукой держит её, а другой преспокойно начинает раздевать. — Выдержишь? — Что ты делаешь? — придушенным голосом возмущается она, не в силах освободиться. — Хочу наказать самоуверенную девчонку! — Пусти, я больше не буду! — пугается она. — Почему ты уверена, что все зависит только от тебя? Что лишь ты сильная и мужественная — держишь ситуацию под контролем? А я? Каких усилий это стоит мне? — А кто тебя заставляет ко мне приходить?! — со слезами в голосе кричит она. — Любовь заставляет! — тоже кричит он. Отпускает Евгению и утыкается лицом в её волосы. Так они лежат, без слов, пока она не отодвигает Толяна от себя и, застегнувшись, встает с дивана. — Так и будем причитать? Аристов вскакивает. — Блин, хозяин жизни! Быть рядом с любимой женщиной — и то не может! Он опять берет в руки рисунок. — Может, и мне, как этому парню? С каким удовольствием влепила бы Евгения плюху по этой растерянной физиономии. Такой, действительно, блин, крутой, а в самом главном деле разобраться не может! Она выхватывает у него набросок, чтобы разорвать его, и он лишь в последний момент успевает остановить её руку. — Я пошутил. Подари мне этот рисунок, пожалуйста! — Подарю, если ты сейчас же уйдешь! Он покорно кивает, вызывая у неё прилив ярости. — Я знаю, чего ты боишься, — говорит она в спину неохотно уходящему Толяну. Он останавливается, и Евгения видит, как напряглась его шея. — Кто тебе сказал? Что ты знаешь? — спрашивает он, стремительно обернувшись, и подается в её сторону, отчего она невольно отшатывается и прячет голову в плечи. — Говори! О чем говорить? О том, что она все узнала от его жены? Непонятно, почему он так рассвирепел? Кричит на нее… — Не скажу! — Почему? — растерянно смотрит он. — Потому что ты орешь на меня, будто я в чем-то провинилась! — Извини, — он целует её пальцы, — но ты сразу ткнула в самое больное место, вот я и взвился. — Ладно, прощаю тебя… Ты боишься, что Нина опять полезет в петлю. — Боюсь, — растерянно подтверждает он. — Выбрось эту глупость из головы! — Хочешь сказать, что такую попытку она больше не повторит? — Ничего такого я гарантировать не могу. Врачи говорят, тот, кто попробовал хоть один раз лишить себя жизни, опять войдет в эту дверь. — Значит, ничего нельзя сделать? — спрашивает он с отчаянием. — Не знаю. Может, надо посоветоваться с психотерапевтом? Знаю одно: от тебя уже почти ничего не зависит. Нина считает, что испортила тебе жизнь. Будем надеяться, её не толкнет на такой поступок чувство вины… Бедный Аристов! Неизвестно, кому сейчас из них хуже: ей, что сидит одна в четырех стенах. В воскресенье. Или ему, на всю жизнь приговоренному к женщине, которую однажды взялся защищать. Можно было бы долго убиваться по этому поводу, но, как всегда, звонит телефон — главный отвлекатель Лопухиной от дурных мыслей. А звонит Роберт. Муж Серебристой Рыбки. — Завтра похороны. В десять часов. Приходите. — Ты ко мне — на "вы". — Я имею в виду тебя и Виталия. — У него другой телефон, и мы не общаемся. — Ты, Женя, отчаянная женщина. Разве можно бросаться такими мужиками? — Какими — такими? — Надежными. Крепкими. Поверь мне, сейчас таких мало. Она вслушивается в его голос: никаких трагических нот. Как будто, не любимая жена умерла, а… а… вагон с лесом в пути задержался! Евгения диктует ему телефон Виталия и ужасается про себя: неужели со смертью человека в жизни его близких не ощущается пустоты? Или они тут же эту пустоту стремятся заполнить? И уж совсем добивает её предложение Роберта: |