Онлайн книга «Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного»
|
И вдруг в памяти воскресли следующие слова Кириллы: «Тяжелее всего пострадает другая, и много, ох, много слез горьких прольется и бедствий свершится, пока справедливость свой глас не возвысит в защиту гонимой, покуда она не вернется оправданной и не накажет злодеев как подобает!» Но ведь и это пророчество почти сбылось! Лаис и была той, другой, которая пострадала несправедливо, но… Судя по словам Кириллы, она вернется оправданной и накажет истинных убийц Гелиодоры! Когда? Когда же это свершится?! Неведомо. Остается только ждать и верить… Лаис снова задремала, и опять явилась ей в этой полуяви-полусне Кирилла. Она что-то говорила, Лаис казалось, что и эти слова она уже слышала раньше… Но тут сон наконец одолел девушку, и образ Кириллы рассеялся вместе с этими словами, которые так и не удалось вспомнить! Эфес, дом Лаис
Трискелион — нашей Тринакрии знак — Заключает в себе лик горгоны Медузы [60] , Коя от бед и напастей хранит этот остров, Некогда родиной бывший ее. Прежде Медуза прекрасной и нежной девицей была, Да, к несчастью, однажды она прогневила Афину, В храме ее девство свое подарив Посейдону… Бог-соблазнитель отправился в синие нивы морские, Даже не ведая, что заронил свое семя в женское лоно. С ним не решилась тягаться Афина: Гнев свой направила весь на любовницу бога, В чудище змееволосое ту обратив. Отныне ярость и злоба снедали Медузу! Весь человеческий род ненавидя, страшный талант обрела: Взором одним обратить могла в камень любого, Кто лишь в лицо ее глянет. После, мы знаем, Персей отрубил ей главу, Глядя на образ ее в щит волшебный, Ну а Медуза кровью тогда истекла. Кровь из горла ее хлестала потоком — И народились на свет сыновья Посейдона: Конь крылатый Пегас и великан Хрисанор. Каплями крови был порожден василиск, А в океане кораллы явились… В левой Медузы руке яд ужасный по жилам струился, Ну а в правой — кровь оказалась целебной. Ею Асклепий затем — врачеватель великий! — По наущенью Афины многих людей излечил, Даже не ведавших, что их спасла Кровь змеевласой горгоны Медузы, Коя грозной главою своею отныне В центре трискелиона [61] Тринакрию, остров родной, от бед охраняет! Лаис умолкла и опустила голову. — Лаис! Лаис! — раздались крики. — Бесподобно, прекрасная Лаис! Цветы полетели со всех сторон, и Лаис, смеясь, прикрыла руками лицо. Одна роза с шипом ударила ее по руке и оцарапала. — Кто ее бросил?! — гневно вскричал Неокл, грозно оглядываясь. — Клянусь, он должен загладить свою вину! — Позволь мне загладить ее поцелуями! — вскричал молодой человек с тонкими чертами лица, необыкновенно щегольски одетый, звенящий ожерельями и браслетами. Слова его не шли вразрез с делом: он подскочил к Лаис и проворно поцеловал царапину. — Как ты смеешь, Аминтас?! — с преувеличенным гневом вскричал кряжистый рыжеволосый мужчина, которого звали Зотикос. — Это была моя роза! Мне и заглаживать вину! Зотикос кинулся к Лаис, однако руку целовать не стал: заключил девушку в объятия и попытался припасть к ее губам. — Нет, это была моя роза, моя! — закричали со всех сторон, и еще трое мужчин, находившихся в комнате, бросились к Лаис, однако она ловко выскользнула из объятий Зотикоса и отскочила к стене, забившись в угол комнаты. Она выставила перед собой в качестве защиты треножник со стоявшей на нем глубокой прозрачной чашей. Чаша была полна белых и розовых лепестков. — Выйди, выйди, Лаис! — кричали мужчины. — Позволь нам излечить твою царапину и вымолить у тебя прощение! — Я выйду не раньше, чем здесь окажется больше драхм и оболов, чем лепестков! — крикнула она, хохоча. Отталкивая один другого, мужчины принялись выворачивать кошели, висевшие на их поясах. Однако монеты, даже щедро рассыпаемые, тонули в лепестках. Мужчины обескураженно отходили: ни у кого больше не было ни монеты. Наконец вперед вышел Неокл. — Я послал раба за деньгами к себе домой, — сказал он с усмешкой, — и велел ему принести полсотни драхм оболами [62] . Их точно будет больше, чем розовых лепестков! После этого ты позволишь мне исцелить твою царапину? — К тому времени, когда вернется твой тихоходный раб, царапина уже сама собой заживет, — воскликнул нетерпеливый Аминтас. — И что, все это время Лаис будет стоять в углу? — Хорошо, — сказала Лаис, отодвигая треножник, — посылай раба за деньгами, Неокл, а чтобы не было скучно ждать, я станцую. Снова разразились крики и рукоплескания, и даже сад, зашумевший под вечерним ветром, прилетевшим с моря, казалось, рукоплещет всеми ветвями предстоящему зрелищу! Дом Лаис был окружен великолепным садом… После того как из Эфеса Александром Македонским были выбиты персидские войска, с ними ушли и некоторые мирные жители, персы. В городе осталось немало брошенных, опустевших домов, однако самые роскошные были тотчас заняты предприимчивыми эллинами, которые радостно хозяйничали в Эфесе и теперь сдавали жилье за непомерные цены. Среди самых проворных эфесцев, изрядно приумноживших свое недвижимое имущество, был и Неокл. Дом, в котором он поселил Лаис, находился неподалеку от Эгейского моря, поблизости от того места, где в него впадала река Каистр. От ветра этот дом защищал роскошный сад. В глубине сада таился бассейн, устроенный хозяином, который, как и все богатые персы, чрезвычайно ценил негу и всевозможные удобства. Вся обстановка — ковры, мебель, прекрасные вазы и посуда — тоже сохранились. |