Книга Голливудские жены, страница 94 – Джеки Коллинз

После инцидента с Памелой и Оливером она помчалась наверх и проглотила еще одну таблетку валиума. А когда снова спустилась к гостям, все уже успокоилось. Оливер извинился. А Памела с Джорджем сочли все случившееся дьявольски смешным.

Как и следовало ожидать, когда хохотал Джордж, весь мир смеялся вместе с ним. Элейн вздохнула с облегчением.

Росс смотрел на Сейди, когда она подходила к его столу.

В пятьдесят с лишним она, безусловно, выглядела лучше, чем в двадцать. Была почти стройной, почти привлекательной. Интересно, по-прежнему ли она стряпает? Какая стряпуха! Как трахается! А сиськи какие! Но к его имиджу она не подходила.

Села.

— Сколько времени прошло! — сказал он душевно. — Слишком уж много, а выглядишь ты потрясающе.

Не отрываясь, смотрела она на него своими лучистыми черными глазами — красивее всего у нее всегда были глаза.

— Ты мне это уже говорил, Росс.

— А ты выглядишь так, что это можно и повторить, ничего страшного. В конце концов, ты и я — мы ведь знаем друг друга вечность, правда? — Он доверительно к ней наклонился. — Помнишь беднягу Берни Лефтковича? И как я однажды вечером нагрянул к тебе домой, когда ты готовила ему ужин?

Разве она может когда-нибудь это забыть?

— Какого Берни?

— Берни Лефтковича. Остолопа Берни ты должна помнить.

Он уже совсем готов был ошарашить тебя своим предложением.

Ладно тебе, Сейди, то была ночь, когда ты и я… мы в первый раз… — Он прервал себя и ухмыльнулся. — Только не рассказывай, что ты это забыла.

Она слабо улыбнулась.

— Ты же знаешь этот город… легкие встречи, прощание без слез.

Официант завис над ними с вином.

— Наконец-то, — громко произнесла Памела, как будто уже несколько часов — не пять минут — изнывала от жажды. — Официант, покажите-ка этикетку, и если это не приличное «Каберне Совиньон», можете унести назад!

Оливер Истерн налетел прямо на Карен Ланкастер. И в ту же минуту, как ему показалось, он углядел девушку с пляжа, которая вместе с женщиной постарше шла к покрытому навесом внутреннему дворику.

— Разрешите-ка, — быстро проговорил он.

— В чем дело? — спросила Карен с хриплым смешком. — Опять в уборную приспичило?

Он пропустил ее слова мимо ушей и вышел из дома. Девушка усаживалась за столиком, за которым сидела и Памела Лондон.

Как бы ни хотелось ему сделать звезду из этой девушки, подходить к ней, когда та баба рядом, он не собирается. По нему, счастье — это когда тебе больше ни разу не доведется увидеть Памелу Лондон.

Монтана не горела желанием присоединяться к остальным гостям, уже усевшимся за столы. Есть ей не хотелось, и потом она уже просмотрела карточки, узнала, кому где сидеть, и выяснила, что ее засунули между двумя совершенно незнакомыми ей людьми. А в довершение ко всему Нийл еще не появился, и это выводило ее из себя. «Что я здесь делаю? — думала она. — С таким же успехом я могу отсюда убраться, игры эти не для меня».

И тут она увидела Бадди Хадсона, который слонялся возле бара. Он смотрелся таким же пришибленным, как и она сама.

Может, удастся его развеселить. Она подошла и слегка дотронулась до его руки.

— Удивлен? Так же весело, как и мне?

Бадди обернулся, и перед ним предстала дикарка — сплошные косички с бахромой и черные как смоль волосы.

— Монтана Грей, — объявила она, заметив, что он смутился. — В нерабочее время я выгляжу несколько иначе.

Он даже присвистнул от облегчения, что не Фрэнсис его заловила, и обрадовался встрече с Монтаной.

— Можешь еще раз представиться. Дружок жениха или невесты?

— Что?

— По моим прикидкам, семья Конти — невеста, потому как кончится все это тем, что их поимеют, не говоря уж о счете, который им выставят за этот вечер. А Ланкастеры — жених, потому что на всех, кроме себя самих, им наделать.

Он засмеялся, готовый позабыть о тупой боли в животе «.

— Я сам по себе. Никого тут не знаю.

— Так лучше всего. — Она сделала маленький глоток» Перно»с водой, что держала в руке, скорчила физиономию и сказала:

— Вкуса терпеть не могу, а как действует — люблю.

Он разрывался. Болтать и дальше с Монтаной или постараться найти Ангель? Внутренний голос подсказывал ему, что нужно остаться с Монтаной, а сердце посылало его за Ангель.

— Как дела? — машинально спросил он, ожидая услышать очередную блевотину: «Мы по-прежнему рассматриваем вашу кандидатуру».

— Я собиралась позвонить тебе завтра после пресс-конференции Джорджа Ланкастера. — Она заулыбалась. — Но коль скоро ты здесь…

О черт! Неужели она собирается сказать то, на что он надеялся? В горле у него вдруг пересохло.

— Да?

— Ты — Винни, малыш.

В ту минуту он чуть с ума не сошел и думал, что в штаны напрудит.

— Святой Мик Джеггер! Херовина небесная! Быть того не может!

Он орал дурным голосом. Ну и что?

— Tec… — Монтана смеялась, наслаждаясь его ликованием. — Я не назначила тебя президентом.

Он был в облаках.

— Это то же самое!

— Рада, что ты доволен.

— Дай дух перевести — я спятил! — Он ее крепко обнял. — Ты это серьезно? Без трепа?

— Зачем же мне врать?

— Черт! Не могу поверить.

— Так поверь.

— Мне… мне, наверное, снится.

— Бадди! Деревенщиной-то я тебя никогда не считала. Успокойся. Это всего лишь кино.

— Для тебя это кино. А для меня — моя жизнь.

История с Оливером Истерном кочевала среди всеобщего веселья от стола к столу. Ангель не поняла того, что услышала, — по ее разумению, он казался психически неполноценным. Она признала в нем мужчину с пляжа и понадеялась, что он ее не помнит.

Все ее мысли занимал Бадди. Ей хотелось сказать, что она его любит. Но он все испортил, и нет пути назад. Только какой красивый он сегодня вечером! И она ждет от него ребенка. Может, им надо все-таки поговорить, несмотря ни на что. Она переживала из-за того, что комедийная звезда отколотил Бадди, но он сам в этом виноват, он первым начал.

Она вздохнула в замешательстве. Она хочет Бадди. Не хочет она его. Но она по-прежнему его любит.

— У тебя все в порядке? — Миссис Лидерман наклонилась через стол. — Что-то ты бледненькая.

— Все хорошо, — ответила она вежливо. Она и в самом деле замечательно должна была бы проводить время, но Бадди все испортил.

К ней перегнулся через стол кудрявый мужчина в ослепительно белом костюме и пьяным голосом произнес: