Книга Райский уголок, страница 40 – Сьюзен Симмонс

Джейк невесело рассмеялся:

— Ты, вероятно, права.

— Обычно я бываю права.

— Никакой скромности.

— У меня есть интуиция на подобные вещи, помнишь?

Она была достойной ученицей Бриллианта Чанга.

Джейн умолкла.

Тишина длилась минуты две-три.

— С чего бы это, черт побери, взрослому мужчине снились бабочки? — взорвался Джейк, беспокойно ерзая в гамаке, пока они снова не встретились глазами.

— Лепидоптерофобия?

— Боязнь бабочек? Не думаю. — Он посмотрел на нее долгим оценивающим взглядом. — Ты уверена, что это действительно правильное слово?

— Нет, — призналась она, боясь упустить нить своей мысли. — Возможно, бабочки имеют какое-то значение в твоей жизни.

— Не могу себе этого представить. Джейн продолжала размышлять:

— Они могут выражать желание обрести свободу.

— А точнее?

— У бабочки есть крылья. Она может летать. Возможно, для человеческого существа это может олицетворять свободу. А если у человека нет крыльев, она может символизировать недостаток свободы.

— Ты, случайно, не специализировалась по философии в колледже?

Джейн покачала головой.

— История искусства, — ее допрос не был завершен, — не так уж далека от философии. Тебя раньше преследовал этот кошмар?

— Его версия.

— Ты хочешь говорить об этом?

— Не особенно.

Она изучающе смотрела на него.

— Есть ли этому причина?

Иногда Джейк Холлистер мог кого угодно вывести из себя своей немногословностью.

— Это ничего не изменит.

Превосходная возможность для Джейн процитировать один из ее любимых афоризмов: «Ничто не вечно, но подвержено изменению». Она даже добавила немного оптимизма:

— Изменение всегда возможно. И тебя больше не будет преследовать этот кошмар.

— Кто сказал это?

— Только что я.

— Я имею в виду цитату. Кому она принадлежит?

— Гераклиту. Джейк нахмурился.

— Он, кажется, был грек, и довольно древний.

— Он есть. Он был. Гераклит был греческим философом, который жил в пятом веке до Рождества Христова. Говорят, его идеи оказали решающее влияние на Сократа, Платона и Аристотеля.

— О, великая троица! — Казалось, Джейка это не очень интересовало. — Что еще сказал Гераклит?

Джейн старательно вспоминала.

— Видишь ли, я не знаток, к тому же не могу сказать, что всегда согласна с ним, но Гераклит также написал: «Путь вверх и путь вниз одинаковы».

— Если так считал Гераклит, он, должно быть, был болваном, — заявил Джейк, и они оба засмеялись, осознавая, что он имел в виду самое заметное и очевидное состояние мужской анатомии — его мужской анатомии, — а вовсе не аксиому греческой философии.

— Меня не преследуют кошмары, — сказала Джейн, возвращаясь к их разговору, — но я действительно иногда страдаю от того, что французы называют «nuit blanche».

— Белые ночи, — перевел Джейк. Ее брови взлетели вверх:

— Ты говоришь по-французски?

— Я говорю по-французски так же, как ты говоришь по-латыни, — отозвался он.

— А если точнее, бессонные ночи.

— Ты страдаешь от бессонницы?

Джейн не ответила.

— А не страдаем ли мы все иногда от бессонницы?

Он еще не удовлетворил свое любопытство:

— Не кажется ли тебе, что твоя бессонница каким-либо образом связана с кошмарами?

Он не сводил с нее пытливых глаз. Она зашевелилась, устраиваясь поудобнее.

— Я так не думаю. Я просто просыпаюсь среди ночи и уже не могу снова заснуть. — Джейн подложила руку под голову. — А что с тобой? Она вызвана твоими кошмарами?

— Еще какими!

— Это часто происходит?

Он замолчал, обдумывая ответ.

— Раньше это было чаще — раз или два в неделю. Теперь, возможно, раз в месяц.

— Ты говоришь, что бабочка стала недавним дополнением к твоему кошмару?

Джейк окинул ее оценивающим взглядом.

— Я ведь могу сказать тебе, да?

— Можешь.

— Хорошо, но я буду краток. И поверь мне, эта история — не из приятных.

Она так и предполагала. Джейк глубоко вздохнул и приступил к рассказу:

— У меня был младший сводный брат по имени Джоби. Мы были разными, как ночь и день. Там дома, в Индиане, я был квадратной свиньей в круглой дыре, а Джоби являлся для нашего отца олицетворением всех его отцовских честолюбивых надежд.

Джейн почувствовала, как пульс ее уже начал набирать скорость.

— Являлся кем?

Джейк произнес это для нее простыми и легкими словами:

— Настоящим человеком с большой буквы. Спортивной звездой. Непревзойденным игроком в баскетбол.

— Что-то случилось не так?

— Очень даже не так.

— И что же? — Джейн ожидала услышать о чем-то трагическом и непоправимом.

— Я уехал и нашел свое место в мире, который я выбрал, а Джоби сорвал много похвал в своем. Но случилось так, что настал момент, когда у него не осталось больше никакого выбора и он попытался стать частью моего мира, но брат был сделан из другого теста.

— Он не смог?

— Он умер.

— О мой Бог, Джейк, прости.

— Это была автомобильная катастрофа. Джоби был пьян. Он ехал слишком быстро. Он попал в аварию и буквально сгорел.

— Ты видел все своими глазами?

— Я приехал на место трагедии через полчаса. Я обвиняю себя.

— Почему?

— Потому что я не сумел уберечь его от гибели. — Джейк замер. — Я мог сделать это и не сделал.

— Вина — тяжелая ноша, которую нельзя нести с собой все время, — заметила она.

— Да, это так.

— Ты пытался поговорить с отцом и матерью об этом?

— Мачехой.

— Отцом и мачехой. Он молчал.

— Сколько времени ты провел в родном городе вместе с родителями после несчастного случая?

Он все еще молчал.

— Ты не возвращался?

— Я приехал на похороны. Мой отец тогда дал мне ясно понять, что больше не хочет меня видеть. Джоби был для него всем. Он обвинил меня в смерти Джоби. Он всегда обвинял. Все было кончено.

— Это не может длиться вечно, Джейк. У твоего отца было время подумать об этом. Он потерял одного сына. Но он вряд ли захочет потерять вас обоих.