Онлайн книга «Полюбить Джоконду»
— Не знаю. Придумаем что-нибудь. Шампанского выпьем. На лыжах покатаемся. — Ладно, — согласилась я. — Когда ехать, сейчас?.. — Ну почему же сейчас? Сейчас — мы к Гришке. Джип, вырулив из арки моего дома, молнией пролетел по улице, свернул на третье кольцо и скоро выехал на Варшавку. Шоссе было буквально забито автомобилями. Счастливчики пробивались на тротуар и нагло неслись навстречу пешеходам. Но нам не повезло: стиснутые машинами со всех сторон, мы преодолевали дорогу маленькими порциями, между которыми подолгу стояли. — Сегодня запустили в производство вашу гостиную, — сообщил Аретов. — После праздников будет готова. Там твою парсуну повесим… — Повесим, — согласилась я, хотя, что за гостиная, не знала ни сном ни духом. — Нам ведь недолго осталось работать… — Недолго… Закончите портрет после праздников. Да! После праздников начнутся будни! Объяснения с Карташовым… Сперва он не поверит, что я решила взбунтоваться. Будет уговаривать, может, даже денег предложит. Потом — поймет, пустит в ход свои материалы… Со вчерашнего дня я поняла, что это неизбежно, и исподволь стала приучать себя к таким мыслям… А Аретова я больше никогда не увижу! Украдкой я посмотрела на него: каким дорогим, близким он мне показался вдруг! В конце концов окажется, что лучшие минуты моей жизни прошли в машине, в пробке на Варшавском шоссе. На окраине ада, как я пошутила когда-то. Тут раздался телефонный звонок. Я поняла: звонит Гришка. Что-то там у него не клеится, не сходится. Короче, на сегодня сеанс отменен. — Что будем делать? — поинтересовался Аретов, отключившись. — А что? — Такими темпами, — он взглянул на часы, — минут через десять мы доедем до МКАД… Тебя домой отвезти? Я молчала. Неужели даже на такую скромную радость, как вечер в обществе Аретова, я рассчитывать не могу… И он тоже хорош: домой хочет везти, а обещал — в Альпы! — Отвези домой. — Расстроилась? — Конечно, протаскались без толку целый вечер! — А знаешь что? На МКАД сейчас тоже, наверное, пробки. Поедем ко мне. Немного отметим праздник… Как ты думаешь? — Не знаю. — Значит, поедем. Все в этом мире имеет конец и начало. Наступил момент — мы пересекли МКАД и через несколько минут были уже в Сашиной квартире. Я привычно прошла в комнату и села в кресло напротив мольберта. За мной вошел Саша. Он остановился у мольберта, собираясь что-то сказать, уже улыбнулся и вдруг замер. — Что? — прошептала я. — Что с тобой?! Аретов не ответил, лишь быстро посмотрел на меня прищурившись, как щурился иногда Гришка, когда писал портрет. Я поднялась. Теперь он глядел не отрываясь, точно на диво, которое вдруг явилось ему. Мне стало неловко. — Саша, — окликнула я его. — Что ты, Саша? Он все смотрел на меня долгим, каким-то мучительно-вдохновенным взглядом. Никогда я не видела таких глаз. Ни у кого. Я подошла и тоже взглянула на парсуну. Точнее — на себя. Из коричнево-золотистого мрака появлялась, скорее являлась женская фигура в глухом черном платье. В нежной узкой руке она несла впереди себя белую грустно склоненную орхидею. Ее лицо лишь только выступало из золотистого сумрака и было печально, точно от цветка наполняясь бледностью и грустью. Мы еще долго разглядывали портрет. И пока разглядывали… казалось, даже воздух в комнате изменился. Он увидел! Он сумел передать!.. И тьму, в которой я жила последние годы, но которую тщательно скрывала ото всех. И черное, глухое, почти монашеское платье — мое безграничное одиночество, иллюзией семьи скрытое от посторонних глаз. Смеясь и балагуря, Гриша каким-то чудом почувствовал все это, а теперь, глядя на портрет, ощутил и Аретов. Я догадалась, почему он молчит. Не знает, как говорить со мной после сделанных открытий. — Саша… — снова позвала я. — Ты так представляла себе парсуну? — спросил он тихо. — Я никогда не видела никаких парсун. — Тогда для чего это все?.. — Так было нужно… не мне. Одним людям. — Я вздохнула. — Долгая это история. — Не надо. — Неловким движением он привлек меня к себе. — Не надо ничего объяснять… — Ничего и не объяснишь, — ответила я шепотом, прижимаясь к нему щекой. — Лиза, — помолчав, произнес он, — в последние дни я все время думал о тебе. Жил от сеанса до сеанса. — Что ты думал? — Что ты, должно быть, незнакома с Иннокентием и что тебе не нужен портрет, — быстро ответил он и вдруг прервался… — И что я всегда хотел бы быть рядом с тобой. — Не говори так, — попросила я. Мне было тяжело его слушать. — Почему? Ты… дорожишь семьей? — У меня нет семьи. Только дочь. Мы с мужем давно чужие. — Почему же тогда? — Я не могу распоряжаться своей жизнью — в ней другие хозяева… Он тихо рассмеялся, провел ладонью по моим волосам: — Мне кажется, все не так страшно. Ты фантазируешь… Чуть отстранившись, я посмотрела на него: — Сам суди — страшно или нет… И не помня себя стала рассказывать. Первый раз от начала до конца я рассказывала вслух историю своей жизни. Каждый шаг, от Самета до Иннокентия. — Теперь все кончено! Я не смогу увести твоего Гришку из семьи, даже если бы очень хотела этого. — Лиза. — Он попытался улыбнуться. — Я так и думал! — Ты что, не понимаешь?! — Во-первых, есть такое понятие — срок давности. Это значит, что за давностью лет многие преступления могут быть прощены. — Да, но не подобные. — Но послушай… — медленно начал он после паузы, — в чем главная сила Карташова? В компромате? — В компромате, — согласилась я. — Но ведь и на него, пожалуй, найдется компромат… Я вспомнила о некоторых поручениях, выполненных по заданию Карташова. — Мне многое известно. Но как это докажешь? — А как ты думаешь, зачем ему понадобился Гришка? — Гришка? Ну, не знаю… А потом, Гришка нужен не Карташову, а тому старику — Иннокентию. — Зачем? — Откуда мне знать? — Но ты понимаешь, что вокруг Гришки затевается что-то нехорошее, темное? — Конечно. Недаром устроили все это представление с портретом. — Значит, «Обелиск» — преступная организация. А Карташов — следователь прокуратуры, работает на преступников. Почему? — Самое простое объяснение — деньги. Но дело, конечно, не в одних деньгах… |