Книга Презумпция любви, страница 13 – Наташа Колесникова

Он проводил ее в прихожую, открыл дверь, на прощание чмокнул девушку в щеку.

— Мы все любим тебя: я — как отец, Сашка — понятно как. Ты, главное, жди его, и все будет замечательно.

— Я жду…

— Ты умница, Светочка, и красавица. Я рад за Сашку, что у него есть такая девушка. И вот еще что… Я не хотел, но все-таки скажу. Пожалуйста, поверь мне — Сашка не совершал преступления, он поступил как настоящий мужик.

— Но ведь он избил своего начальника…

— На то была веская причина. Я бы на его месте сделал то же самое.

— Вы? Владимир Сергеевич, я просто не верю в это. Какая же это причина? Даже представить не могу… — Она изумленно смотрела на Малышева, ожидая ответа.

— Когда-нибудь узнаешь, извини, я обещал Сашке, что не скажу тебе. Почти сказал, но… пожалуйста, не заставляй меня нарушать обещание. Просто верь.

— Хорошо, — кивнула Светлана.

Вышла из квартиры и как будто в другой мир попала. Мир жестокий и злобный, в нем есть мать, которая совершенно не понимает ее и не желает понимать, властная, жестокая прокурорша. Грязная лестница, грязная улица… И дома… Она бы с удовольствием осталась жить в квартире Малышевых, точно знала, что Владимир Сергеевич относился бы к ней как к дочери, и это гораздо приятнее, чем отношение родной матери. Но решится на такое не могла. А еще не выходили из головы слова Санькиного отца. Не совершал преступления? Поступил как настоящий мужик? И самое главное — отец поступил бы точно так же. Этого она действительно не могла себе представить — Владимир Сергеевич, размахивающий кулаками. Саня — да, он мог, а Владимир Сергеевич, вежливый, интеллигентный… Что это за причина такая была у Сани?

Малышев-старший вернулся в свою комнату, сел за компьютер. Статья давалась с трудом, необходимо было поднапрячься, чтобы проанализировать и выстроить информацию, полученную в Интернете, а не получалось, мысли то и дело соскальзывали на отношения сына и Светы. Ну почему ее мать такая черствая? Не нравится ей Сашка, и ладно, но видит же, не слепая эта прокурорша, что ребята любят друг друга. Зачем же вредить им?!

Понять это было трудно. Сосредоточиться на работе — еще труднее. Звонок в дверь отвлек его от тяжелых размышлений. Гадая, кто бы это мог быть, Малышев побрел в прихожую. Глянул в дверной «глазок» и тихо ахнул. Ну вот этого человека он не ждал точно.

Открыл дверь, посторонился, пропуская в квартиру женщину в черных брюках и кожаной куртке.

— Что привело тебя к нам, Ирина?

— Володя, может, не следует задавать глупых вопросов? — сказала бывшая жена. — Пошли на кухню, я тебе все объясню.

— Как скажешь, Ира, — согласился Малышев.

На кухне Ирина достала из пакета бутылку виски, поставила на стол. Уверенно села на стул, а потом тоскливым взглядом обвела кухню, которую сама же и обставляла, вернее, приказывала мужу, что нужно купить и где поставить или наклеить, или прибить.

— Все как и прежде… — с грустной улыбкой сказала она. — Такое родное, знакомое…

— Никто тебя не выгонял отсюда, — холодно ответил Малышев.

— Да, никто… сама… Володя, я приехала поговорить о Сашке. Налей, пожалуйста.

Малышев принес две рюмки, наполнил их виски.

— За Сашку, да? Чтобы поскорее домой вернулся, — сказала Ирина и выпила.

Малышев тоже выпил, как бы ни сложна была работа, а встреча с бывшей женой просто диктовала — нужно выпить.

— И что дальше? — спросил он.

— Я была в Дорохине, но он отказался со мной встречаться. Не захотел прийти, и все тут. Володя, но это ведь мой единственный ребенок…

— Ты могла бы родить другого.

— Не хочу. Зачем ты настраиваешь Сашку против меня? Я же мать, какая-никакая…

Она снова налила себе, выпила, еще раз налила, еще раз выпила. Малышев смотрел на это совершенно бесстрастно.

— Я ничего плохого о тебе ему не говорил, Ира, — сказал он. — Если Сашка не желает тебя видеть — это его личное дело. Ты знаешь, я всегда был противником того, чтобы принуждать ребенка делать то, что ему не хочется. Но и настраивать ребенка против кого бы то ни было я не могу.

— Володя… Он такой тупой… — зарыдала Ирина. — Клубы, кабаки, и везде все одно и то же. У меня с ребенком беда, а он и не думает чесаться… Козел! Володя… хочешь, я останусь с тобой? Сегодня и вообще… Тут все так классно, это же я сама все так устроила. Это же все мое… Володя-а-а…

— Нет, Ира, — мягко сказал Малышев. — Не нужно повторять ошибки. Я не прощаю предательства. Я жил для ребенка и для тебя, что-то получалось, что-то не очень, но я старался, ты это прекрасно знаешь. И кто уничтожил все это — тоже знаешь. Но у меня есть Сашка, он замечательный парень. А тебя, извини, нет. И уже никогда не будет.

— Володя, Сашка и у меня есть, он же мой сын, ему сейчас плохо. У меня есть деньги, я могу… адвокатов нанять дорогих, подать апелляцию…

— Спасибо, не надо.

— Почему ты такой жестокий? Я ошиблась, я… совершила глупость, Володя. Мне противна та квартира в триста метров, я хочу сюда, к тебе, я хочу жрать черствый хлеб, только бы жить дома!.. У себя дома!

Малышев скрипнул зубами, опустил глаза. После всего пережитого сентиментальным стал, слезы наворачивались иногда, если смотрел пошлый голливудский фильм. А тут не фильм, реальная трагедия женщины, которую он любил… Но простить ее предательство не мог. Ведь если она вернется сюда, если он постарается забыть измену — все равно верить ей не сможет, ни единому слову. А это будет уже не жизнь, а кошмар.

— Прости, Ира, но… ты сама сделала выбор. Ничем не могу теперь помочь. Тебя проводить?

— Не надо, сама уйду, — сказала она, вытирая слезы шелковым носовым платком. — Какой ты жестокий, Володя…

Когда Ирина ушла, Малышев вернулся на кухню, налил виски в чайную чашку, залпом выпил. Он жестокий? А когда она изменяла ему, когда на его деньги купила сотовый, чтобы созваниваться с любовниками, он терпел. Работала в НИИ, получала крохи, но следила за собой, французские духи всегда стояли на ее полке в гардеробе, хотя он не дарил их. Шмотки новые появлялись одна за другой, подруга отдала, ей мала стала шмотка — терпел. А она не только внешне украшала себя, но и лобок брила постоянно, хотя ему это не нравилось. Знал, что кому-то нравилось это, с кем говорила по секретному своему сотовому, но терпел. Ради сына, ради семьи. Но всему приходит конец, и однажды она прямо заявила, что уходит от него к другому мужчине. И все, что было между ними за пятнадцать лет, выгорело в его душе дотла за месяц. Сашка оказался чудесным сыном, как мог, поддерживал. И теперь он был совершенно равнодушен к этой женщине.

Что там у нее хорошо, что плохо — его не интересует.

Сашка и Светка — вот его семья, вот ради кого следовало работать и жить. Он бы предложил Светке переехать к нему, но опасался, что она неправильно поймет это. А почему бы и нет? Она ведь уже его семья, вместе-то легче было бы…