Книга Сплошной разврат, страница 60 – Анна Малышева

— Я одного понять не могу — почему ты решила, что она должна выглядеть так странно? Нет, я знаю, — Вася страдальчески закатил глаза, — ты любишь дешевую самодеятельность, любишь наряжаться, переодеваться и расхаживать по городу в костюме кролика.

— Лучше — снежинки, — скромно потупилась я.

— Я знаю, знаю, в детском драмкружке тебя зажимали, не давали главных ролей и теперь ты наверстываешь. Да и Зосимов, — Вася бросил яростный взгляд на Леонида, — подстегивает тебя, он тоже в своем театре недоиграл.

— Я-то здесь при чем? — возмутился Леонид. — Я ее разоблачил, притащил к тебе, и вместо того, чтобы сказать спасибо…

— А я говорила, не выдавай меня, — мстительно прошипела я. — Стукачи всегда плохо кончают.

Леонид окончательно обиделся и ушел, хлопнув дверью, что взбесило Васю еще больше.

— От тебя всегда одни неприятности! — заорал он. — Не хватало еще, чтобы мы здесь все перессорились из-за твоих выходок!

— Ты первый его обидел.

Вася пропустил мою реплику мимо ушей и опять принялся возмущаться рыжим париком и зеленым пончо:

— От такого вида за версту несет фальшивкой! Все равно что прийти в костюме клоуна с накладным носом и в ботинках шестьдесят четвертого размера! Почему ты не оделась как нормальный человек? Да, темные очки — это разумно. Парик — тоже правильно, но не из пакли же!

Для того чтобы уменьшить накал страстей, мне пришлось признать, что с костюмчиком я перемудрила. Вася еще немножко повопил, поломался, пару раз выкрикнул:

— Я не могу тобой рисковать! Я слишком люблю свободу слова и не позволю душить ее подушками!

Но потом смирился, внял логическим выкладкам и взял с меня клятву изображать Резвушкину только под охраной убойного отдела и выбросить на помойку все то, в чем я ходила сегодня в «Секс-моду».

— Если потребуется, в следующий раз придешь к ним в другом обличье. И объяснишь, что намерена и впредь менять маски. Во избежание, так сказать. А лучше не ходи туда больше, а звони по телефону. Так оно безопасней.

— Как получится, — уклончиво ответила я.

— В любом случае, если потребуется изобразить Резвушкину, мы будем рядом! — пафосно подытожил он. — Всегда и везде. Так что не волнуйся.

— Везде? — уточнила я. — Совсем везде?

— Абсолютно, — обнадежил меня Вася.

Перспектива всегда и везде находиться в обществе сотрудников убойного отдела показалась мне ужасающей. Но сегодня, проведя полтора часа в обществе Трошкина, я в корне пересмотрела свои вчерашние позиции. Лучше все время с Васей и Леонидом, чем два часа с Трошкиным.

Странная вещь — головой я понимала, что надо разговаривать с Трошкиным столько, сколько ему угодно. Но он нагонял на меня такой страх, от него несло таким враньем, что я не выдержала и позорно сбежала. Одна радость — его мое поспешное бегство, похоже, выбило из колеи.

И все-таки — что ему от меня надо? Игра в кошки-мышки никогда не относилась к числу моих любимых развлечений, а Трошкин явно нацелился погонять меня между своих мягких лапок, а когда я устану метаться, с медленным и печальным хрустом съесть. Непонятно только — зачем?

В его патологических на первый взгляд действиях определенно есть логика, только я ее не понимаю. Если бы он прицепился ко мне после убийства — еще куда ни шло. Он мог знать о моих связях с убойным отделом МУРа и пытаться использовать меня как информатора. Но ведь Трошкин начал водить вокруг меня хороводы тогда, когда Григорчук была еще жива и бодра. Он что — знал о предстоящем убийстве?

Голова болела, мысли путались. Не влюбился же он действительно до потери пульса. Да, я ему нравлюсь, пожалуй, даже очень, в таких вещах я обычно не ошибаюсь, но для того, чтобы меня совратить, вовсе не обязательно заказывать мне книжку, затаскивать меня в свой фонд и заставлять там сидеть с утра до вечера. Ту же самую Григорчук он охмурял вне и после работы и с блеском добился своего. Почему же в моем случае он мешает мух с котлетами?

В голову лезли только глупые мысли. Кто я в данном случае — муха или котлета? Судя по плотоядным взглядам Трошкина — скорее котлета. Удав Удавыч, а не человек. Впрочем, если он воображает себя птичкой, то могу сойти и за муху. Тьфу, гадость, ни тем, ни другим быть не хочу.

Я подняла руку и села в первую попавшуюся машину. Водитель назвал сумму вдвое большую, чем стоило довезти меня до «Курьера», но мне хотелось уехать немедленно, а то еще Трошкин выскочит следом и предложит подвезти, а это выше моих сил. В машине отвратительно пахло освежителем воздуха, и настроение испортилось окончательно. А при входе в редакцию я, естественно, встретила Майонеза.

— Одумалась? — грозно поприветствовал он меня. — Совесть проснулась?

— Проснулась, — потупилась я. — И пищит, проклятая, не переставая.

— Все в тебе такое, — с осуждением сказал Майонез, — пищащее, дребезжащее.

— Точно, — согласилась я. — Побегу писать заметку, а то ведь как проснулась, так и уснет.

— Побыстрее! — крикнул мне вслед Майонез.

В отделе политики не было ни одной живой души — первая удача за весь день. На экране компьютера Вали Груздя висел недописанный текст, и я, по старой милицейской привычке, решила подсмотреть, над чем же трудится мой начальник. Как любит повторять старший оперуполномоченный Коновалов: «Больше знаешь, реже спишь вечным сном».

Увиденное потрясло меня: оказывается, Валя трудился над пламенным произведением о Трошкине. Нет, сегодня мне не отделаться от этого наваждения. Валин текст сломал меня окончательно.

Статья, как водится у Груздя, была подписана не его именем, а неким профессором Ястребовым, что само по себе настораживало. Обычно Валя пользовался куда более скромными псевдонимами: юрист Петров, политолог Иванов, социолог Крутов. А здесь — целый профессор. Значит, Груздь пытается придать своему шедевру особо компетентный и заслуживающий доверия вид. Не шавка какая-нибудь пишет.

Неприятная манера Груздя прятаться под чужими придуманными именами давно уже никого не могла обмануть. Все прекрасно знали, как на самом деле зовут всех этих юристов, политологов и социологов, тем более что за гонорарами в кассу приходил сам Груздь. Когда-нибудь я напишу философский трактат о вреде жадности, о том, что жадность страшно невыгодна экономически. Чем больше жмешься, тем меньше имеешь.

Я вовсе не хочу сказать, что прижимистый Груздь имел мало — нет, он заламывал кошмарные цены за свои услуги. Но вот она — человеческая слабость, — взяв у клиента пухлый конверт, он не мог устоять перед соблазном получить еще и гонорар. В результате репутация Груздя трещала по швам, и даже тогда, когда он случайно, в силу неведомых причин, ваял не заказную статью, в редакции все равно были уверены, что он работает на заказ. О Вале говорили, что он большой спец не столько в политике, сколько в продаже своего интеллектуального труда, и что за просто так, без достойного вознаграждения, он палец о палец не ударит.