Онлайн книга «Хельмова дюжина красавиц. Ненаследный князь»
|
Жениха было по-человечески жаль. — Шоколадную? — Ага. И с орешками… — …и девки нынешние пошли… разврат сплошной. Я так одной и сказала, которая на моего Полюшку заглядывалась, а сама-то… обрядилась, как… — С орешками мне нельзя… — Он потупился, признаваясь: — От орехов почесуха приключается… но если только одну. Конфету Евдокия передала под столом. — Спасибо, — искренне сказал Аполлон. — Ты мне нравишься! Выходи за меня замуж! И маменька, услышав заветное, радостно всплеснула руками: стало быть, поладили детки. — Я… — Евдокия прокляла себя, знала же, что жалость до добра не доводит, — я подумаю. — А чего думать? — Гражина Бернатовна разом позабыла про девок и срамные наряды, в которых ноги видать, а как ветер подует, то не только ноги, но и задницу… — Ты небось не молодеешь… — Я подумаю, — повторила Евдокия, стискивая вилку. Пусть мог ила недорытой останется, но сражаться Евдокия будет до последнего. — …и женихи в ворота не ломятся. А когда б и ломились, то знай, что лучше моего Полюшки мужа не сыскать. Он у меня красавец… Аполлон от матушкиной похвалы зарумянился, взор потупил, ресницами взмахнул. — И умница, каких поискать… он у меня стихи пишет. Неужели? Евдокия заткнула себе рот конфетой. Шоколадной. С орехами. Ей-то точно запоры не грозили, впрочем, как понос, краснуха и прочие детские, давным-давно изжитые болезни. — Полюшка, почитай свои стихи… — Ну ма-ам… — Почитай, сказала. Аполлон со вздохом поднялся, вытер лоснящиеся пальцы о рубаху и, выпятив для важности грудь, прочел: — Однажды, в погожую летнюю пору, корова нагадила подле забору… Модеста Архиповна поспешно подняла граненый стакан с медом, притом хитро рукой заслоняясь, осы притихли, а Гражина Бернатовна захлопала, всем видом своим сына поддерживая. И опять в Евдокию вперилась. Надобно что-то сказать… Аполлон вон ждет, ковыряет пальчиком скатерть, смущение изображая. — Жизненно, — оценила Евдокия. И жених, глядевший на нее искоса, с опасением, должно быть почуяв в будущей супруге нездоровые критические наклонности, духом воспрял. — А то! Корова-то соседская… нагадила, а оно и воняет… вот и сочинилось. Там еще мухи были. Но я про мух писать не стал. — Отчего же? — Рифмы не нашел. — Аполлон стыдливо потупился. — Мухи… и мухи… а два раза если, то это уже повтор будет. С повтором уже нехорошо. — Мухи… духи… — пробормотала Евдокия, сдерживая смех. — Мухи… духи… мухи… Аполлон застыл. Взгляд его затуманился, рот приоткрылся; и оса, до того витавшая над сахарными локонами, стыдливо присела, не желая, верно, гудением своим прерывать тонкий творческий процесс. — Придумал! — воскликнул Аполлон, ударяя в грудь пудовым кулаком. — Это… сейчас я… во! А над кучей мухи витают, точно духи! Евдокия поспешно заткнула себе рот яблоком. Жених же, упершись в стол указательным пальцем, попросил: — Выходи за меня… музой будешь. Заманчивая перспектива. — Я… — голос Евдокии дрогнул, — подумаю. Естественно, заявление это было встречено будущей свекровью без должного понимания. Она поднялась и, обойдя стол — Гражина Бернатовна ступала важно, и колокола длинных юбок колыхались, — остановилась рядом с сыном. — Думай, — сказала она. — Да не задумывайся. Мы небось в женихах не застоимся. Погладила по кудрям, спугнув притихших ос. Кудри же под нажимом ласковой материнской руки захрустели. — Мам, а можно я себе потом собаку заведу? — Собаку? Ну зачем тебе собака, дорогой? — сказала Гражина Бернатовна и вытерла платочком лоснящиеся губы дитяти. — От собаки шерсть и блохи… а еще вдруг укусит? …правильно, жена — она всяко собаки лучше. К счастью, гости на чай задерживаться не стали. Должно быть, Гражина Бернатовна опасалась, что Евдокия коварно скормит драгоценному ее отпрыску не только шоколадные конфеты, но и крыжовенное варенье, на которое… Чушь какая! Евдокия потрясла головой: нет уж, она скорее в монастырь уйдет, чем замуж… — Ну и этот-то чем нехорош? — поинтересовалась маменька, макая в чай баранку. Пила она красиво, переливая чай из чашки в блюдце, а то водружала на три пальца. Модеста Архиповна наклонялась к краю блюдца, вытягивала губы трубочкой и дула, отчего чайное озерцо приходило в волнение. — Всем! — Молодой… красивый… — Как пряник с сусальным золотом. — И стихи вон пишет… — Про коров. Евдокия чай пила из чашки и горячий, обжигающий. — Зато здоровый какой, — возразила маменька, уже понимая, что прекрасный Аполлон оставил упрямую дщерь равнодушной. — Во-первых, мне на нем не пахать. — Евдокия разломала сушку в руке. — Во-вторых, сомневаюсь, что запор с поносом и почесухой — признаки здоровья… и вообще, я не хочу замуж! Маменька, зацепив щипчиками сахарный осколок, обмакнула в чай. И белый рафинад потемнел. — Не так там и плохо, — примирительно сказала она, глядя, как с осколка в чай капают сладкие капли. — Всяк лучше, чем старой девой… вот доживешь до моих лет и поймешь, что счастье — в детях. — Ну да… — А без мужа и не думай. — В этом вопросе Модеста Архиповна была непреклонна. Веяния веяниями, а приличия — приличиями. Следовало признать, что в чем-то маменька была права… не то чтобы Евдокию тянуло обзавестись семьей, но… принято же. Вон и деловые партнеры косо поглядывают, всерьез принимать не хотят. Одно дело — серьезная замужняя женщина, и другое — девка-перестарок. Дернув себя за косу для смелости, Евдокия решилась: — Я сама себе мужа найду. Маменька приподняла бровь. — Послушай… мы ведь все равно спонсируем этот конкурс… …идея принадлежала Евдокии, и матушка долго не желала понять, какое отношение конкурс красоты «Познаньска дева» имеет к унитазам. А самое что ни на есть прямое… — …я отправлюсь в качестве… …уж точно не конкурсантки. — …полномочного представителя от фирмы «Модестъ». — Евдокия щелкнула пальцами. — Буду следить, куда наши деньги расходуются. Матушка кивнула. Вот проследить — это понятно… деньги, они такие, чуть отвернешься, враз разворуют. — Конкурс же будет проходить при дворе… и я думаю, там найдется пара-тройка вдовцов, не обремененных детьми… |