Онлайн книга «Хельмова дюжина красавиц. Ненаследный князь»
|
Но нет, говорить нельзя. Лихослав, конечно, разом переметнется, принесет букетик уже для Евдокии… и получит цветами по зубам. Не простит ему сестрица этакого легкомыслия. Боится. А он даром что зубами от злости едва не скрипит. И тоже понять можно: за ним небось семья… Евдокия вон тоже за Аленку, за матушку, за Лютика босиком по углям пройдется, не то что женится… точнее, замуж за нелюбимого, но с состоянием. Сложно все. И интересно. Лихослав же, глядя на чулки с красными и желтыми божьими коровками, на подол бирюзового сатинового платья, зажатый в кулачке, на пухлый портфель под мышкой и косу, которая подпрыгивала и раскачивалась в такт шагам, ни о чем не думал. Смотрел. И засмотрелся так, что не заметил появление черной кареты. Она выплыла из-за угла, остановилась, перегородивши улицу, и четверка верховых свистом, гиканьем разогнала голубей. Дверцы распахнулись, выпуская людей в черных же плащах, в низких шляпах, в полумасках вида не столько разбойного, сколько театрального. — Ой, — сказала Аленка, — а у вас тут… Евдокия, не замедляя шаг, от первого похитителя просто-напросто отмахнулась. Портфелем. Второму же уткнулась прямо в грудь, и этот момент Лихославу категорически не понравился… он с немалым удовольствием стряхнул ручку предполагаемой невесты, которая, к чести ее, не стала ни визжать, ни в обморок падать, но лишь деловито попросила: — Ридикюль верните. У меня там вязание. …а по весу и не скажешь. Хотя, может, она, подобно древней Бяловецкой панне, кольчугу вяжет… — Не лезь! — прошипел верховой, тесня Лихослава жеребцом. К слову, жеребчик был славным, восточных кровей, оттого и норова горячего. Получив кружевным зонтом по морде, он оскорбился и, тоненько взвизгнув, поднялся на дыбы. И пока верховой пытался с жеребцом сладить, Лихослав его на землю и ссадил… …когда дорогу заступил господин в черном, Евдокия сначала не поняла, что происходит, и шагнула влево, но господин маневр повторил… — Извините, — раздраженно сказала Евдокия, пытаясь обойти его, такого неудобно большого. Кто-то схватил за косу… — Не дергайся, — прошипели, дыхнув в лицо чесночною подливой. — Это похищение. — Хорошо, что не ограбление. — Евдокия ответила машинально. — Почему? — Не люблю расставаться с деньгами. И сказала, между прочим, чистую правду, но тип захохотал, и к вони чесночной подливы добавились характерные ноты пива… кажется, темного… — Не дергайся, мышка, — посоветовали Евдокии и за косу дернули. А вот этого делать не следовало, потому как к волосам Евдокия относилась с величайшим трепетом, и не для того по утрам час на вычесывание тратила, чтобы всякие тут жирными руками хватались. — Пусти. — Косу она перехватила, а просьбу подкрепила ударом в нос. Била портфелем, благо бумаги придавали аргументу вес, а латунные уголки — нужную остроту. Взвыв, неудачливый похититель косу выпустил, а руки прижал к лицу, наградив Евдокию словом нелицеприятным. Зря это он. Ей, между прочим, всякого доводилось в жизни повидать, небось на выработках никто-то с нею не нянчился… о тех годах своей жизни вспоминала она с печалью и легкой ностальгией. И следующего злодея Евдокия с немалым удовольствием пнула в коленку. …жаль, что ботиночки на ней пусть и крепкие, но без шипастых пластин на носах. Те-то все ж для города мало годились. — Пшел прочь, — сказала третьему, рывком задрав юбки. …Лихослав, засмотревшись на премиленькие ножки и паче того кружевные, преочаровательного вида, подвязочки, пропустил удар в лицо… …под подвязкой в плотной кобуре, скроенной по особому заказу — маменькина идея, — скрывался любимый Евдокиин револьвер: маленький, удобный и с перламутровыми щечками на рукояти. Вид оружия, как и вид ножек, на похитителей впечатления не произвел. — Брось пукалку, дура. — Сам дура, — всерьез обиделась Евдокия, которую прежде в дурости никто не обвинял. И нажала на спусковой крючок. Револьвер солидно крякнул, дернулся в руке, а похититель свалился на мостовую, истошно вереща… можно подумать, она ему что-то важное отстрелила. В бедро ведь целилась. И попала… — Ну, кому еще охота? — Евдокия огляделась… и кучер, привстав на козлах, хлестанул лошадей… …улица стала вдруг тиха и безлюдна. Почти тиха, поскольку раненый все еще лежал, зажимая дырявое бедро обеими руками. Еще один возился у ног Лихослава… второй криво, косо, но удерживался в седле… — Подстрелить? — поинтересовалась Евдокия, беря всадника на мушку. Но Лихослав только головой покачал и нос раскровавленный вытер. Хорош, нечего сказать… — Знаете… — Из-за носа голос его сделался гнусавым, а под синим глазом расплывался синий же фингал… надо полагать, гармонично будет смотреться. — Я начинаю вас бояться… — А вам-то чего? — Так, — нос он зажал рукавом, — на всякий случай. Он невежливо пнул раненого, который и скулить-то перестал. — Сам заговоришь или помощь нужна? — поинтересовался Лихослав, склоняясь над неудачливым похитителем. Он стянул черную шляпу и маску, под которой обнаружилось лицо самого обыкновенного вида, простоватое, круглое и слегка опухшее. — Ничего не знаю! — поспешил откреститься раненый и слабо добавил: — Медикуса… — Я за него, — обманчиво дружелюбным тоном произнес Лютик. Он вытянул руку, с удивлением воззарившись на сбитые костяшки пальцев, потрогал дыру в новом пиджаке и, присев над человеком, сказал: — Кто тебя нанял? И такое участие было в Лютиковом голосе, такая неподдельная заинтересованность во взгляде, что даже Евдокии стало слегка не по себе. Человек же попробовал лишиться чувств, но был остановлен. — Я ведь могу и сам посмотреть, — сказал Лютик, стискивая рыхлые щеки. — Но тебе будет очень больно. — Не… не знаю, пан хороший… он в маске был… и нам от маски дал… сказал, куда ехать… по двадцать сребней каждому… только и надобно, что девку схватить и в карету… — Схватить… — повторил Лютик, вглядываясь в глаза человека. — И в карету… а дальше? — Так в храм ведь… он со жрецом столковался… поженили бы честь честью. — Вы невестой не ошиблись? — Евдокия на всякий случай не стала далеко убирать револьвер, но достала клетчатый платок, который протянула Лихославу. — Не. — Лежавший на земле человек скривился. — Он сказал из двух девок страшную брать… — Экие у вас, панночка Евдокия… поклонники страстные. |