Книга Чудовище, страница 37 – Алекс Флинн

В темноте раздался ее голос.

— Меня никто никогда не носил на руках, такого я не припомню.

Я еще крепче прижал ее к себе.

— Я очень сильный, — сказал я.

На это она ничего не ответила. И снова погрузилась в сон. Она верила мне. В темноте я пробрался в ее комнату, думая о том, что для Уилла это повседневная жизнь — быть предельно осторожным, боясь наткнуться на что-нибудь.

Я подошел к кровати и уложил ее, накрыв пледом. Мне захотел поцеловать ее, прямо здесь, в темноте. Прошло так много времени с тех пор, как я прикасался к кому-либо, по-настоящему дотрагивался. Но с моей стороны было бы нечестно воспользоваться тем, что она спит. И если она проснется, то, скорее всего, никогда меня не простит.

В конце концов, я сказал: — Спокойной ночи, Линди, — и собрался уходить.

— Адриан? — уже у двери я услышал ее голос. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Линди. Спасибо за то, что провела со мной время. Это было замечательно.

— Да, замечательно, — я услышал, как она заворочалась на кровати, скорее всего поворачиваясь на другой бок. — Знаешь, в темноте твой голос кажется мне таким знакомым.

С каждым днем воздух становился все более холодным и влажным, и я уже стал привыкать, что могу разговаривать с Линди, не волнуясь ни о чем.

Однажды, после уроков, Линди спросила: — А что находится на пятом этаже?

— Что? — я услышал, что она сказала, просто хотел потянуть время и придумать подходящий ответ. Для меня пятый этаж ассоциировался с безнадегой, просиживанием возле окна и чтением историй о Квазимодо. Чувствовал я себя в те моменты так же одиноко, как и он. Я совсем не хотел туда возвращаться.

— Пятый этаж, — сказала Линди. — Ты живешь на первом этаже, кухня и гостиная — на втором, я сплю на третьем, комнаты Магды и Уилла — на четвертом. Но когда я впервые попала сюда, я видела, что было пять рядов окон.

Теперь я уже был готов.

— Ааа, да ничего особенного. Всякий хлам, коробки какие-то.

— Ух ты, звучит интересно. А мы можем пойти посмотреть? — Линди повернулась в сторону лестницы.

— Да это обычные коробки. Что в них может быть интересного? От пыли ты начнешь чихать.

— А ты знаешь, что в тех коробках? — когда я покачал головой, она сказала: — Вот в этом весь интерес и заключается. Может, там спрятаны какие-нибудь сокровища.

— Сокровища? В Бруклине?

— Ну не настоящие сокровища, а например, старые письма или фотографии.

— Ты хотела сказать: макулатура.

— Ты не обязан идти. Я могу и одна взглянуть, не заморачивайся.

Но я все-таки пошел, хотя мысль о пятом этаже приводила меня в ужас, который осел в моем желудке не переваренным куском мяса. Я пошел, потому что хотел провести время с ней.

— Ого, ты только посмотри. Здесь диванчик у окна.

— Да, и здесь прикольно сидеть и наблюдать за прохожими. Ну, я про тех, кто жил здесь раньше — должно быть, это было здорово.

Она влезла на подоконник. На мой подоконник. Меня передернуло. Наверное, она скучала по свежему воздуху.

— О, ты прав. Отсюда прослеживается весь путь до метро. А какая это станция?

Но я продолжал говорить: — Можно наблюдать за тем, как люди выходят с поезда и расходятся по своим конторам, а днем возвращаются, — когда она посмотрела на меня, я сказал: — Не в том смысле, что я сам смотрел.

— А я бы смотрела. Готова поспорить, что люди, жившие здесь, постоянно так и делали. Столько жизней проходит перед твоими глазами.

Она наклонилась вперед, пристально разглядывая улицу. А я уставился на нее, на то, как рассыпались по спине ее густые, отливающие золотом на полуденном солнце, волосы, на веснушки на ее лице. Что за чертовщина с этими веснушками? Они то появляются по одной, то высыпают все сразу. В последнюю очередь я заглянул в ее глаза: светло-серые, обрамленные белесыми ресничками. Они были очень добрыми, и я подумал, а достаточно ли доброты в глазах, чтобы простить мне мою чудовищность?

— Ну и что там с коробками? — я жестом указал в сторону груды в углу.

— О, точно, — она выглядела расстроенной.

— За окном интересней после пяти. В это время люди как раз возвращаются с работы.

Она подняла на меня глаза.

— Ну, да, было дело, я сидел тут… разок-другой.

— Ааа, понимаю.

В первой коробке лежали книги, и хотя у Линди их было сотни, она все равно пришла в неописуемый восторг.

— Посмотри! Маленькая принцесса! Я так обожала эту книгу в пятом классе!

Я подошел к ней, чтобы взглянуть.

Как девчонки могут радоваться таким глупостям?

Следующее восклицание прозвучало еще громче. Я поспешил к ней, чтобы убедиться, что она не поранилась, но все, что я услышал: — Да это же Джейн Эйр! Моя самая-пресамая любимая книга.

Мне сразу вспомнилось, что именно ее она читала, когда я впервые наблюдал за ней.

— У тебя очень много любимых книг. И разве у тебя еще нет такой?

— Есть, но ты посмотри на эту.

Я взял книгу в руки. Она пахла так, будто долгое время пролежала где-то в метро. Она была датирована 1943 годом, иллюстрации в ней были почти полностью черные и занимали целую страницу. Я открыл книгу на странице с картинкой, на которой была изображена парочка под деревом.

— Я никогда раньше не видела таких старых книг с картинками. Они клевые.

Она забрала у меня книгу.

— Я обожаю эту книгу. Мне нравится, что в ней описывается, что, несмотря на все препятствия, два человека все равно будут вместе. Словно по волшебству.

Я вспомнил, как мы с Линди встретились на танцах, как потом я наблюдал за ней в зеркале, а сейчас она была здесь. Было ли это волшебством? Волшебством в стиле Кендры? Или мне просто повезло? В глубине души я понимал, что это чудо. Просто не знал, к лучшему ли оно.

— Ты в это веришь? — спросил я. — Во все эти магические штучки?

Ее лицо посуровело, как будто она подумала о чем-то еще.

— Я не знаю.

Я снова взглянул на книгу.

— Мне нравятся картинки.

— Правда, они отлично вписываются в сюжет?

— Не знаю, я никогда ее не читал. Она же из разряда женских романов?

— Ты никогда не читал ее? Серьезно? — кажется, я знал, что меня ждет. — Значит, тебе просто необходимо ее прочесть. Это самая замечательная книга в мире — история любви. Я постоянно перечитываю ее, когда у нас отключают свет. Она просто создана для того, чтобы читать ее при свечах.

— Отключают свет?

Ее передернуло.