Книга Обольщение. Гнев Диониса, страница 49 – Евдокия Нагродская

– Ваш сожитель? Кто же он такой?

– Господин кавалер де Монте-Сарано-Кроче дель Бамбо!

– И он вяжет чулки?

– А что ему больше делать?

– А почему же он с вами поселился? У него нет семейства?

– Была дочь, вдова-портниха, недавно померла. Остался целый выводок внуков; уж мы с ним теперь троих устроили. Ничего, ребятам будет хорошо, а двоих старших – надо попросить, чтобы Александр Викентьевич куда-нибудь сунул.

– Да кто он такой, ваш кавалер?

– Да я же вам говорю, что кавалер, настоящий аристократ. Вы бы послушали, как он ругает республику. Злющий!

– И чулки вяжет?

– Вяжет. Что же ему делать? Так скучно. Я его выведу раз в день, он погуляет. Я его покормлю, напою, он и сидит в кресле.

– А кроме вязания чулок ему нечего делать?

– А что же он может еще делать? Он слепенький.

– Васенька, Васенька, где же вы отыскали этих ребят и слепого старика?

– Тут недалеко… Да чего вы пристали. Живет человек, никого не трогает… Что в самом деле?

– Лулу, – говорю я, – поди поцелуй Васеньку.

Лулу рад целоваться. Он сейчас же бросается в объятия Васеньки.

Васенька, хлопая его по спине, говорит:

– Заходи ко мне, посмотришь моего кавалера. Только Амура не приводи, а то кавалер его загрызет. Он у меня, брат, еще злее твоего Амура.

Возвращаемся мы уже вечером. Совсем темно. В вагоне оживленные разговоры, шутки, смех среди массы публики, возвращающейся с прогулки в город.

Несмотря на шум, Лулу моментально засыпает, едва мы садимся в вагон. Он худенький, но довольно крупный ребенок, и мне очень неудобно его держать.

– Дайте его мне, – предлагает сидящий напротив меня Старк.

Я хочу передать ему ребенка, но Лулу цепляется за меня и спросонок капризно ворчит.

– Подвиньтесь, Эдгар, немножечко, дайте место поставить ноги на вашу скамейку, – прошу я.

Старк подвигается. Теперь мне удобно. Я прижимаю к себе ребенка, прикрываю его шарфом и закрываю глаза. Когда Лулу спит на моих руках, я счастлива и не думаю ни о чем.

Васенька и Катя о чем-то спорят. Кругом шум и смех.

От движения вагона платье мое скользит с моих ног, и Старк несколько раз его поправляет. На меня нападает дремота. Вдруг я чувствую, что рука Старка сжимается на моей ноге, она холодна, как лед, и дрожит. Знакомое острое чувство охватывает меня, но я сейчас же пугаюсь этого чувства. Я быстро снимаю ноги со скамьи и, передавая ему ребенка, говорю строго: – Возьмите ребенка. Я устала.

Он покорно берет Лулу, не поднимая на меня глаз.

Я прижимаюсь в угол, стараясь даже платьем не прикоснуться к коленам Старка, и опять закрываю глаза.

Через долгое время я решаюсь на него взглянуть. Он смотрит на меня широко открытыми глазами – в них не любовь, не страсть. Это просто глаза человека, потерявшего рассудок от голода.

Сегодня ночью мне показалось, что кто-то пробовал открыть дверь в мою комнату. Я села на постели и замерла от страха. Однако чего же я боюсь?

Насилие над женщиной один на один невозможно. Не будет же Старк оглушать меня ударом или душить. Да и не пойдет он на это. А что если он будет просить, умолять меня… поцелует?

Я же знаю, что его власть, власть его красивого тела надо мной еще существует. Он это теперь чувствует. Ведь если он сумеет, я отдамся ему с прежним безумием. Но этого не должно быть, на этот раз это будет убийством Ильи.

Мне себя нечем оправдать. Ведь той любовью или тем, что люди называют любовью, я не люблю ни того ни другого.

Да, ни того ни другого – я теперь поняла это.

Прав Латчинов. Я люблю Илью как друга, как брата, как отца. Я жалею его, я его люблю так же сильно, как моего ребенка.

Старка я совсем не люблю. То, что я чувствую к нему, нельзя назвать любовью, как бы сильно ни было это чувство.

Я не знаю любви или, может быть, ее и не существует. Но с этим всем надо покончить как-нибудь.

Бросить ребенка или бросить Илью?

Если я брошу Илью – я его убью.

Брошу ребенка – зачем мне жить?

Умереть самой – это легче всего.

Но моя смерть тоже убьет Илью. Да и кто знает, что будет! После моей смерти Старк успокоится, явится новая страсть, такая же сильная, и что будет с Лулу?

Это просто какая-то сказка про волка, козу и капусту…

Неужели выход только один, тот, что предлагает Латчинов?..

Сегодня весь день думаю, думаю. Голова трещит.

В шесть часов приедет Старк – он будет смотреть на меня, будет ходить за мной по пятам, стараться дотронуться до моих рук, до моих волос. Вчерашний день я под предлогом навестить Васенькиных протеже уехала с Катей после обеда в город. Сегодня тоже уеду – за час до его возвращения, безо всякого предлога. Пусть он поймет. Но не могу же я это делать постоянно. Остается уехать, сократить мое счастье на целый месяц и опять, опять изнывать там, рядом с другим любимым существом, которое медленно сгорает, глядя, как я томлюсь.

Да, я томлюсь, а не живу. Я живу только тогда, когда эти светлые, милые глазки смотрят на меня и милый голосок лепечет:

– Мама, моя маленькая мама, я тебя очень люблю.

– Будьте любезны, Мари, приберите все это и дайте мне капот, – говорю я горничной.

Я вернулась сегодня из города страшно усталая.

Знакомые все разъехались. Обедала я в каком-то ресторане. Зашла к Васеньке, его не было дома, а его кавалер, старая развалина, бывший придворный Наполеона III, чуть не выгнал меня.

Я слушала какую-то пьесу Мольера в Comedie Franco и, решив, что у нас все легли, не дослушав последнего акта, вернулась домой.

В доме везде было темно, только в комнате Латчинова светилась лампа.

Мне мучительно хотелось поцеловать Лулу. Бедняжка, он, наверное, очень огорчился, что я не уложила его по обыкновению. Может быть, плакал?

Стук в дверь.

– Татьяна Александровна, мне нужно поговорить с вами.

– Простите, Эдгар, я уже разделась. Я страшно устала.

– У меня важное дело, – и он входит в комнату.

– Это дело нельзя отложить до завтра?

– Нет. Отпустите служанку. Я колеблюсь.

– Мари, вы не нужны барыне, идите.

Он стоит несколько времени молча. Мы не смотрим друг на друга.

– Я пришел вам сказать, – начинает Старк, – что так дальше продолжаться не может. У меня не хватает ни здоровья, ни нервов.

– Я вам давно это говорила, я уже не раз предлагала переехать в отель. Ребенок может приходить ко мне с няней или Катей с утра до шести часов. Я даже отказываюсь от воскресений в вашу пользу.