Онлайн книга «Агафонкин и Время»
Канин кивнул: – Посмотрите, Алексей Дмитриевич. Если что обронили в Карете, там и есть. Взять – никто возьмет. Он натянул старую фуражку потуже. “Где ж она? – думал Агафонкин, шаря по мягким сиденьям из бордовой кожи. – Куда завалилась? Нужно на полу посмотреть”. Он опустился на колени – так лучше видно, и Карета взмыла в небо. * * * Движение Кареты не ощущалось; скорее ощущалась ее недвижность. Агафонкин, однако, видел, что они поднимаются в небо: черные облака вокруг расступались, пропуская их в другие облака, становящиеся все более и более плотными, будто тени вещей складывались, спрессовывались в те самые вещи, чьими тенями они только что были. Воздух – был ли это воздух? – перестал кружить перьями, обрывками влажного тумана и начал куститься, становясь непроницаемым – будто смотришь сквозь свинцовую метель. Из этой мглы, словно луч прожектора, пришел узкий столп света, и Карета загорелась, превратившись в огонь. Агафонкин летел к невидимому небу в огненной колеснице. Он хотел отодвинуть задвижку окна и выспросить возницу атамана Канина, долго ли им еще. Задвижка, однако, пропала, пропало и само окно: лишь стена салона горящей, но несгорающей – неопалимой – Кареты встретила ладонь Агафонкина. Стена была холодной. Он не мог видеть, что снаружи. Карета остановилась. Агафонкин понимал, что они стоят на чем-то твердом. Он прислонился к стеклу опоясывающего Карету окна: тьма. Затем пустота начала слабо светиться, и свет этот набирал силу, будто разгорающаяся лампа. Они стояли посреди Сиреневого мира. Агафонкин знал, помнил эти места: сиреневое урочище, что ему показали, когда он первый раз увидел Карету, путешествуя с маленьким Володей Путиным на плотах по затопленным подвалам Баскова переулка. Вокруг росли сиреневые высокие травы, сиреневые деревья шелестели полными сиреневых листьев ветками, в которых летали пушистые сиреневые зайцы. Мир светился, окутанный дымкой только начавшегося дня, но каждый маленький камешек, каждую пылинку было отчетливо видно. Перед Каретой спустилась на землю Синяя Птица. – С прибытием, атаман, – сказала Синяя Птица. – Можно бы и не опаздывать. Синяя Птица недовольно покачала маленькой головкой с длинным горбатым клювом и начала расти. Она словно раздувалась, и распирающая ее сила проникала в морщинистые красноватые лапки, в гладкие перья, в клюв, и все в Синей Птице становилось больше и больше. И больше. Еще до того, как она переросла Карету, Агафонкин понял, что перед ним никакая не птица, а ангел судьбы Ориэль. Ориэль высился над Сиреневым миром, светящимся все сильнее, будто накаливаясь изнутри. Он взглянул вниз и молвил: – Канин Семен сын Егоров, срок твоей службы окончен. Возвращайся, откуда пришел. Канин склонил голову и стал бледнеть, тая в лиловатом воздухе. Затем его не стало. Ориэль взглянул на Агафонкина сквозь крышу продолжающей гореть сине-красным огнем Кареты: его лицо было далеко вверху – он стал огромен. “Почему Карета полыхает, а я не сгораю? – подумал Агафонкин. – Может, холодный огонь? Навроде бенгальского?” – Леша, Леша, ну что у тебя за глупости в голове, – удрученно сказал ангел судьбы Ориэль. – Тебе о вечном надобно думать: ты ведь сейчас предстанешь перед Владыкой. А ты? Холодный огонь? Почему не горишь? Не волнуйся: нужно будет – сгоришь. Ориэль дотронулся длинным пальцем до полыхающей ярким пламенем Кареты, и она пропала. Агафонкин стоял на земле перед ангелом судьбы, озираясь вокруг. Ему на плечо сел большой сиреневый жук – размером с болонку. Посидел, почесал одной из шестнадцати крючковатых лапок мохнатое ушко и снова взлетел. Закружился, пропал в струях сиреневого воздуха. – Здравствуй, – задрав голову, обратился к Ориэлю Агафонкин. – Теперь куда? – Тут недалеко, – заверил его Ориэль. * * * – Канин Семен сын Егоров, – молвил ангел, – срок твоей службы окончен. Возвращайся, откуда пришел. Канин склонил голову. Перед ним кипела вода в старом казане, подвешенном на рогулине над веселым костром. Рядом пробежала маленькая Сугар – его дочь. Семен Егорович знал, где он: на широком плоскогорье северного Хэнтэя, у маленькой речки, впадающей в могучий Онон. Здесь стояли его юрты и паслись его овцы, выделенные ему при разделе отары старого Ганжуура. Он встал тут кочевьем подготовиться к встрече со священной Ивовой Горой, высящейся над урочищем Делуун-Болдог, где погребен Чингисхан. Оставался день перехода. Над долиной висел лай банхаров – косматых монгольских пастушьих собак, и сквозь их рваный лай пробивалась гортанная песня его жены – маленькой Бадамцэцэг. Холын замд найз болон Ханилан яваа Миний найз миний дайсан боллоо гэж YY Канин посмотрел на разложенную поверх кошмы чистую нательную рубаху, приготовленную, чтобы надеть после мытья. “Дома, – подумал Канин. – Дома. В Монголии”. Атаман Канин взглянул в чистое синее монгольское небо: оттуда на него смотрел фельдшер Макарий. Рядом с ним кружилась одинокая старая ворона. С протянутых к нему рук Макария свисали бинты. Бинты спустились ниже и принялись обматываться вокруг шеи атамана. – Прости меня, – попросил Семен Канин. – Бог простит, барин, – сказал Макарий. Гараас минь барилгyй Миний найз миний дайсан боллоо гэж YY * * * Агафонкин знал, что когда-нибудь приведется держать ответ. Он просто не знал, что это время наступит так неожиданно и так бесповоротно. Ориэль протянул руку к месту, где стоял Агафонкин, и на секунду перед ним снова возникла Карета, вернее, контур, абрис Кареты, прорисованный пунктиром. Овал яйца Кареты засветился синим огнем и стал вытягиваться, словно телескопическая труба – проекция за проекцией, выдвигаясь сам из себя, удлиняясь вдаль бесконечным туннелем в форме Кареты. Внутри Кареты-туннеля горел синий свет. Агафонкин взглянул на Ориэля: – Туда? – Ага, – сказал ангел судьбы. – Доигрался, Леша. – Он махнул в сторону туннеля: – Иди. Тебя ждут. Агафонкин вступил в туннель. Здесь было чисто – синий вакуум. Здесь вообще ничего не было, казалось, он ступает в пустоте. Туннель лежал прямо, не загибаясь, не поворачивая – овальная труба. Агафонкин шел, не касаясь стен, оттого что стен не было: лишь висящий вокруг пунктир стен. Он думал, что лучше ни к чему не прикасаться. |