Онлайн книга «Жюльетта»
|
Было что-то пугающее в его непринужденности и что-то тревожное в его серьезности. Он повернулся к ней спиной, открыл дверь и вышел; но когда он уже стоял на лестнице, она побежала за ним вслед и удержала его: — Ужин в ресторане? — Нет, здесь, у вас. Она взмолилась: — Попросите что-нибудь другое, просите что угодно. — Я ничего другого не хочу. Да или нет? — Я хочу сказать… — А я говорю — в пятницу вечером. Она почувствовала, что отказ окончательно ее погубит, и, поскольку в его глазах и улыбке она видела лишь предзнаменования катастрофы, прошептала: «Я согласна, мошенник, негодяй, мерзавец…», затем быстро отвернулась и, не помня себя, бросилась на диван в своей пещере Али-Бабы. Гюстав, который как раз возвращался с работы, увидел, что какой-то мужчина, чьего лица он не разглядел, вышел из его дома и сел в машину. В противоположность своей привычке Гюстав не задержался в буфетной, а прямо прошел к жене, которую нашел в растерзанном виде. — Сесилия, дорогая, что с тобой? Тебе плохо, ты больна? — Больна? О нет, ничего страшного, все прошло, — ответила та, приходя в себя, и встала с дивана. — Ну и слава Богу, ты меня напугала. Что за мужчина отсюда вышел? — Мужчина?.. Ах да, правда, мужчина… Это… Ах да… Это врач. Кто же еще! — Врач? — Какой ты странный, Гюстав! Ты первый заявил, что у меня нездоровый вид, а теперь удивляешься, что приходил врач? — Откуда ты его знаешь? — Я его не знаю. — Он что, с неба свалился? — Нет. Это знакомый… — она замешкалась, и первым именем, пришедшим ей на ум, оказалось имя Жильберты Ило: — Это знакомый Жильберты. — Жильберты? Разве она не в Орлеане? Сесилия притворилась, будто теряет терпение: — Гюстав, если ты хочешь получить от меня ответ, не задавай больше вопросов. Мне стало плохо во время примерки. Разве это трудно понять! Женщины — героини, уж можешь мне поверить, а я просто рискую жизнью, чтобы тебе нравиться. Я хочу сделать тебе приятное, одеваться по твоему вкусу и вот чуть не погибла ради кокетки. — Кокетки? Какая же я кокетка? — Ты и не вытачка. Я о платье говорю. К швейным ателье надо прикреплять докторов, а женщин обязать примерять платья только в присутствии врача. Гюставу не было дела до этих рассуждений: он хотел знать, почему Сесилия не обратилась к их домашнему врачу, Андре Варэ. Та ответила, что позвонила ему, но он был на вызове у миссис Памелы Черчиль в Лондоне, и тогда она позвонила Жильберте Ило. — Но почему Жильберте? Насколько я знаю, Жильберта не входит в число твоих подруг? — Я с ней едва знакома, но чего ты хочешь, когда человек обезумеет, он хватается за первую попавшуюся мысль. — И кто тебе ответил? — Голос. По телефону всегда отвечает голос. Горничная, домработница, квартирный вор — кто его знает. Я сказала: «Пришлите ко мне врача, знакомого мадам Ило. Мне плохо, возможно, сердце. Или нервы. Я не знаю», назвала имя и адрес. — А врача ты принимала в таком виде? — О, врачи привыкли к неглиже. — И как он тебя нашел? Где рецепт? — Он не оставил мне рецепта по той простой причине, что он меня не нашел. — Не нашел? — Ты так часто мне говоришь, что я ненормальная, что я и сама в это поверила. Ненормальные сбегают из психушки, а я сбежала от него. — Объяснишь ты все как следует или нет? — Гюстав, у меня переменчивое здоровье. Я зеленею, краснею, дрожу и застываю. Я чувствительна, а потому подвержена резким переменам, ты же знаешь. Короче, когда он пришел, я уже выздоровела, прекрасно себя чувствовала и сказала ему: «Не нужно, не входите», — и извинилась за беспокойство. — Но когда я вошел минуту назад, ты, однако, выглядела совершенно разбитой. — Я? Нет. Я размышляла, а когда я размышляю, я всегда совершенно разбита. О, не ворчи, и пойдем со мной заканчивать примерку. Он согласился, но в этом была какая-то тайна, которая ему не нравилась, и он поклялся себе ее прояснить. На следующий день Сесилия получила букет, который принесла Одиль, а на карточке в конверте, вложенной в цветы, было написано одно только слово: «Пятница». — Ах, цветы. Какие цветы? — спросила она, разрывая карточку. Одиль, вынув букет из упаковки, педантично ответила: — Весенние цветы. Куда мне их поставить, мадам? В вашу комнату? В будуар? В гостиную? — Поставьте в мою комнату, в угол, куда хотите. Или нет, никуда не ставьте. Возьмите себе, я вам дарю. — Мне? — Да, это мой вам подарок, раз они вам понравились. Одиль поставила цветы в вазу на столике в буфетной, и Постав, вернувшись домой, сразу же их заметил: — Ничего нового? Все хорошо? Мадам дома? — Мадам у Али-Бабы. Мне кажется, она спит. — Не будите ее. Мой рабочий день еще не закончен, мне надо просмотреть несколько докладов. Скажите-ка, Одиль, у вас тут прекрасный букет. У вас день рождения? — О нет, я сентябрьская. Этот букет подарила мне мадам. — Как это, просто так? — Нет, чтобы сделать мне приятное. Он выпил стакан сока, не отводя глаз от букета, потом уселся в гостиной, зажег сигарету, развернул газеты и, увлекшись чтением, позабыл, что ждет. «Ци-ци-ци, ца-ца-ца…» Дверь тихонько раскрылась, и мелкими шажками вошла Сесилия в японском кимоно, напевая: Ци-ци-ци… Ца-ца-ца… Бледной сакуры цвет От дыханья дрожал. Месяц негой одет, Только в сердце кинжал. Ци-ци-ци… Ца-ца-ца… Рдяной ртутью волна Хочет слиться с песком, И лиловым цветком Распустилась луна. Ци-ци-ци… Ца-ца-ца… Фудзияма давно С горизонтом сплелась. Я в своем кимоно На корабль поднялась. Гюстава эта сцена более умилила, чем ошарашила и позабавила. — Откуда у тебя только берутся подобные идеи? — рассмеялся он. — Солнышко мое, ты в самом деле не создана для того, чтобы быть женой банкира! Ци-ци-ци… Ца-ца-ца… Отрадный час. Фонари горят, Так приятен взгляд Маской скрытых глаз. — Сесилия! Ци-ци-ци… Ца-ца-ца… Для мужчин жизнь — в игре, |