Онлайн книга «Ваниль»
Позже, когда мужчины ушли, мы увидели, как женщины расходятся по домам, и услышали приближающиеся шаги. Мы снова заняли свои места и притворились, что крепко спим. * * * На следующий день нас разбудили по приказу хозяйки. Она сидела снаружи на стволе тутового дерева, ее платье, все в красных цветах, было поднято до колен, и она раздувала огонь под жаровней, на которой кипела вода. Я воспользовалась случаем, чтобы подойти и, как всегда, заговорить: — Вчера вечером нас закрыли. Но вы забыли об окне. Она ответила мне, не моргая: — Я не сомневалась, что вы все видели. Я даже скажу, что ничего не делала, чтобы помешать вам смотреть. Я догадалась о вашем любопытстве и предполагала, что шум вас разбудит. Ваше присутствие за окном не было тайной, вы понимаете… Она добавила со вздохом: — К чему скрывать от вас то, о чем и так знает вся область? — Следовательно, ни к чему было нас закрывать. — Вы иностранки, и мы должны вас защищать, даже от этих безобидных самцов. Она замолчала и снова начала раздувать огонь. Солнце озарило горизонт, и первые лучи отважно пытались разорвать облака на востоке. — Я расскажу вам, — сказала хозяйка, не колеблясь. И она рассказала. Недалеко отсюда жило племя Чистых, потомков Сиди Тахира, для которых все женщины были шлюхами, и к ним нужно было относиться соответственно. Их шейх произнес фетву, приказав запереть женщин в особом лагере далеко от деревни, чтобы не подвергать риску спасение верующих в этом и ином мире. Раз в месяц мужчины поднимались, чтобы соединиться с женщинами, и спускались назад. Девочки, рождавшиеся от таких союзов, оставались в лагере, чтобы позже отдать свою девственность Чистым. Мальчиков растили старухи, запертые в другом месте, и они присоединялись к племени, только созрев. Избавившись от семени, мужчины платили женщинам за плевы, которые они только что разорвали, что позволяло выжить до следующего месяца. Я вспомнила о красной плантации. Действительно, подтвердила Зухур, каждая девушка, лишившаяся девственности, должна выйти рано утром и накрыть кусты красным бельем. Где-то кровь выставляют как трофей, здесь это знак поражения. Они прощаются с молодостью, готовясь к судьбе покинутых женщин. Вдруг Зухур спросила меня: — Ваша дочь девственница? — Да. — Ее можно было бы продать, — цинично сказала она. — Она принесла бы много денег. — Невозможно, — сказала я. — Почему? У нас есть способы вернуть ей девственную плеву. Вы же не так глупы, как эти мужчины, чтобы думать, что у нас в Теллуйе каждый день рождаются девственницы? — Понимаю, — сказала я. — У Лейлы одна проблема: ее легче сохранить нетронутой, чем лишить девственности. В первый раз на лице моей собеседницы появилось удивление. Я должна была объясниться: — Видите ли, она закрыта! Это может причинить вашим кавалерам некоторые неудобства. — Вовсе наоборот, сейчас или никогда, — воскликнула Зухур, странно воодушевляясь. — Наши кавалеры, как вы правильно их назвали, готовы к этому. Трудясь в городе, без женщин, они голодают. Ожидание их разогревает. Они все приходят сюда и тратят деньги, которые зарабатывают месяцами. В том, чтобы трудиться над запечатанными влагалищами, им нет равных! Я ничего не сказала. Зухур умолкла, как будто серьезно задумавшись. — Ну, — бросила она, — в конце концов, я предлагаю вам остаться с нами. Наши мужчины вернутся через месяц. Уж они-то доберутся до дна влагалища вашей дочери, и мы разделим сумму. Тогда вам будет на что продолжить путешествие. Я лишь поблагодарила ее, предпочитая сохранить невинность красавицы до лучших дней. — Мы должны вас покинуть. Она положила руку мне на бедро и сказала странным голосом: — Наше гостеприимство длится два дня и две ночи. Не оскорбляйте нас, уходя так рано. * * * Мы собирались провести вторую ночь в этом странном женском лагере, когда я увидела, что Зухур направляется к хижине, где мы жили. Лейла была в двух шагах, вытряхивая одеяло. Хозяйка отвела меня в сторону, и я заметила, что она неотрывно смотрела на девушку. Она сразу сказала: — Я вижу в вас женщину, которая разбирается в любви. Я тоже не буду ходить вокруг да около и скажу: мне уже давно не доставляли удовольствие… Я ответила тем же, обращаясь к ней на «ты»: — Что я могу сделать для тебя? — Я ненавидела мужчин за то, что они пользовались нашими девственницами. И я любила их за их несчастье. — Мужчины не доставили тебе удовольствие так, как надо. — Их ласкам я предпочитаю женские. Я сразу поняла, в чем беда этой сорокалетней женщины. — Лейла? — Да, мне нужна твоя газель. Я смогу научить ее тому, что такое вкус женской кожи. — Еще нужно, чтобы она попробовала мужчину. На самом деле, подумала я, еще хорошо, что она меня слушает. — Не подвергай ее насилию, не дав познать нежность, — сказала Зухур, голос которой сделался умоляющим. — Дай ей пройти по прекрасным дорогам прежде крутых обрывов. Искупай ее в нежных водах, прежде чем ее унесут бурные течения. Судьба смягчает удары, когда имеешь дело со своим же полом. — Дай мне подумать, — сказала я. На самом деле я уже приняла решение. Стояла ночь, когда Лейле было приказано переселиться. Она ворчала, не желая расставаться со мной. — Ты будешь спать у хозяйки. У нее есть право на отдельную комнату. Там будет веселей, чем со мной, и ты не будешь слушать храп. Она не настаивала и позволила отвести себя в хижину побогаче, в которой была настоящая деревянная дверь. Я спокойно заснула и проснулась, только услышав шаги Лейлы. Я не стала задавать ей вопросы и ждала рассвета, чтобы пойти к Зухур. Она сидела перед дверью, энергично вычесывая на коленях охапку шерсти. — Мед, настоящий мед, — произнесла она, прежде чем я разомкнула губы. — Хотя сначала твоя газель сопротивлялась, когда мои пальцы играли с ее телом, ласкали ее косточки и изгибы. Она спросила, что я делаю. Я ответила: «Ничего, я рассматриваю тебя, снимаю с тебя колдовство. Завтра ты сможешь открыть себя, видишь, я делаю это, не нуждаясь в палке между ног». Ее тело перестало напрягаться, и кожа прикоснулась с моей. «Ничего плохого, это происходит между девушками, ты не потеряешь девственность, но легче примешь мужчину, это настоящая магия!» Я долго гладила ее волосы и целовала мочку каждого уха. Я мягко провела пальцами по ее груди, соски напряглись. Я целовала их по кругу, как будто обходила храм. Я лакала ниже, из ее пупка, как будто кошка, умирающая от жажды возле источника. Ее сладко-соленый вкус напомнил мне кухню шауи, ты знаешь, берберы в высокогорных плато. |