Книга Триумф экстаза, страница 57 – Юджиния Райли

Де ла Пенья с достоинством выпрямился:

— Да, сеньор. Я здесь главный.

— Понимаю. Значит, вы будете моим надсмотрщиком.

— У себя на ранчо я имел трех надсмотрщиков, сеньор. Дэвид вздохнул:

— Времена изменились, де ла Пенья. Приходите к нам домой сегодня после ленча, и мы обсудим наше дело. — Дэвид огляделся вокруг. — Вы можете строить жилье где захотите, кроме той поляны наверху.

— Ах да, сеньор, — глубокомысленно ответил де ла Пенья. — Когда мы приехали на это место, я сказал своей жене, донье Элене, что там когда-нибудь будет построена асиенда. Я прав, сеньор?

Дэвид улыбнулся:

— Да. Думаю, мы с вами прекрасно поладим, сеньор де ла Пенья.

— Я так рада за Дэвида, — сказала Эмили мужу той ночью в их спальне. — Дон Лоренцо де ла Пенья может запугать кого угодно, но Дэвид прекрасно с ним справился. Ты бы видел, как сияли глаза Марии, когда она смотрела на твоего племянника.

Эдгар усмехнулся:

— А наша малютка Мария, кажется, положила глаз на Дэвида.

— С твоей стороны так мило позволить нам отвезти им припасы, Эдгар. Мы разговаривали с женщинами, то есть говорила больше Мария, — и просто не поверишь, какие лишения и жестокое обращение пришлось пережить этим людям. Они пришли в восторг от самых простых вещей, привезенных нами.

Эдгар медленно раздевал жену, его рука скользнула вниз по гладкой ткани ее сорочки и погладила живот.

— Ты располнела от моего семени, женщина. — Он рассмеялся, увидев, как Эмили покраснела. — Ты никогда не избавишься от своей застенчивости, дорогая? Нет, и не надо. Видела бы ты свое лицо, такое оживленное и нетерпеливое. Сердце мое радуется, когда я вижу тебя такой счастливой.

Она обвила руками его шею.

— Ох, Эдгар, я и правда счастлива, правда! — выдохнула она. — Если бы только… — Она посмотрела на него снизу.

Ей хотелось сказать; «Если бы только ты любил меня так же, как я люблю тебя». Но слова застыли на губах.

— Да? Что ты хочешь сказать, дорогая? Эмили вдруг отскочила от него. Эдгар нахмурился.

— Любимая, что такое? Ты себя плохо чувствуешь? Эмили стояла неподвижно, широко открыв глаза и рот, и держалась рукой за живот.

— Он шевельнулся, Эдгар! Мой малыш шевельнулся внутри! Вот! Потрогай!

Эдгар положил ладонь на небольшой холмик ее живота. Его глаза светились от счастья.

— Да, я чувствую, словно крохотная птичка бьется под моей рукой.

По щеке Эмили скатилась слеза.

— Мой ребенок жив и здоров.

— Конечно, любимая. Как может быть иначе?

— Но я так боялась, что он мертв… Эдгар прижал ее к себе:

— Дорогая, не надо так говорить!

Эмили умоляюще смотрела на него с напряженным лицом.

— Эдгар, если я умру, позаботься о моем ребенке. Он нахмурился и обхватил ее лицо ладонями.

— Черт возьми, Эмили, ты не умрешь! Ты будешь жить и заботиться о нашем ребенке. Понимаешь?

Глубоко внутри ее снова началось движение, похожее на дрожь.

— Мой ребенок жив, — радостно воскликнула Эмили. — Как приятно чувствовать, что он шевелится внутри меня!

Эдгар рассмеялся. Тронув пальцем кончик ее носа, он ласково спросил:

— Ты уже начала готовиться к появлению младенца? Эмили обернулась, надевая бледно-голубую батистовую сорочку.

— О да, мы с Холли уже несколько недель заняты шитьем, а старый Ибен уже мастерит колыбельку. — Она завязала пояс голубого халата и протянула Эдгару руку. — Пойдем посмотрим комнату, которую мы готовим для детской. Я хотела сделать тебе сюрприз.

— Мне бы очень хотелось увидеть эту комнату, дорогая.

Они вместе прошли по коридору в бывшую комнату для гостей. Эдгар зажег фонарь и оглядел детскую с веселенькими обоями и занавесками.

— Вот это да, вы с Холли славно потрудились, — с восхищением заметил Эдгар и, открыв верхний ящик комода, достал крохотное полотняное платьице, сшитое идеально ровными голубыми стежками. — Подумать только, что это существо может надеть такую крохотную одежку, — сказал он, качая головой и складывая платье.

— Нет, ты помнешь его, — рассмеялась Эмили.

Кладя платьице рядом с остальными, Эмили нахмурилась, увидев неровный край ткани, торчащий из глубины ящика. Потянув за ткань, она вытащила что-то постороннее, но тут же бросила его.

— О Боже! Откуда это здесь?

Они с Эдгаром в ужасе смотрели на маленькую куклу с фарфоровой головой, ее лицо было гротескно изуродовано, туловище порвано и порезано, набивка торчала из оторванной руки. Не оставалось сомнений, что игрушку нарочно садистски изуродовали. Казалось святотатством, что кто-то мог сделать такое с куклой, но то, что ее положили в ящик для вещей младенца, делало этот символ еще более жутким.

— Это… это отвратительно! — воскликнула Эмили. — Кто мог совершить такое кощунство?

Глядя на куклу, Эдгар не отвечал, но вена, пульсирующая на виске, выдавала силу его гнева.

— Эдгар, ты что-то об этом знаешь, не так ли? — обвиняюще спросила Эмили. — Я вижу по твоему лицу, что ты знаешь, кто это сделал! Скажи мне!

— Эмили, не впадай в панику из-за старой, рваной куклы. Возможно, кто-то из негритянских детей случайно оставил ее здесь…

— Нет! — перебила Эмили, возмущенная его попыткой увильнуть. — Куклу нарочно изувечили и оставили в ящике с детским бельем, чтобы напугать меня! И ты знаешь, кто это сделал! Кого ты защищаешь, Эдгар? Свою любовницу? Или их здесь много?

— Эмили!

Но она попятилась от Эдгара, глаза ее были полны недоверия. Кто же в этом доме так ненавидит ее и не родившегося ребенка? Одной мысли о драгоценном младенце, которого может постичь та же судьба, что и куклу, было достаточно, чтобы Эмили почувствовала себя совершенно больной. Кто ее настолько ненавидит? Мария? Эвис?

— Ты кого-то покрываешь, Эдгар! Если только не ты сам это сделал!

Лицо Эдгара исказилось, он изумленно посмотрел на нее и умоляюще сложил руки.

— Эмили, ради Бога, что ты говоришь? Как ты могла подумать…

— Тогда почему ты не говоришь мне, кто это сделал и кто разбил флакон для духов моей матери? Ты знаешь, как я боюсь за ребенка, но иногда я думаю, что ты… я думаю… что ты меня ненавидишь, потому что я не могу быть Оливией… — Голос сорвался, и она горько расплакалась.

— Тихо! — мягко приказал Эдгар, обнимая ее. — Ты сама не знаешь, что говоришь.

Эмили прильнула к нему и всхлипнула:

— О Боже, Эдгар, ты прав! Я не знаю, что говорю! Наверное, я схожу с ума!

— Пойдем, любимая. Давай я уведу тебя отсюда.