Книга Роковое наваждение, страница 37 – Элизабет Торнтон

— Учила их уму-разуму? Губы Сары дрогнули.

— Напрасно, — сказал Макс, расценив это как молчаливое согласие. — Это совершенно бесполезно — учить уму-разуму парней в таком возрасте.

— Думаешь, у тебя это лучше получится?

— Надеюсь. Ведь я тоже когда-то был молодым парнем. Какие они из себя?

— Кто?

— Твои братья. Ты никогда ничего мне о них не рассказывала.

— И ты никогда ничего не рассказывал мне о своей семье! — заметила в ответ Сара.

— Но я спросил первым.

— У нас нет времени. Мы почти приехали.

— А ты коротко. Пара минут-то у нас еще есть. Сара недовольно посмотрела на Макса, но кивнула головой.

— Я уже говорила, что Саймон и Мартин считают себя коринфянами, — сказала она. — Их послали учиться в Оксфорд, но они вместо того, чтобы набраться там ума, нахватались этой дури. Конечно, они разные. Саймон постарше, поразговорчивей, он заводила. А Мартин.., ну что Мартин? Ведь ему всего семнадцать. Трудный возраст, сам знаешь.

Сара так грустно вздохнула при этом, что Макс невольно улыбнулся.

— А Люси? — негромко спросил он.

— Не знаю, — снова вздохнула Сара. — Честное слово, сама не знаю. Когда я видела ее в последний раз, она была еще очаровательным ребенком. А теперь она просит дать ей денег на то, чтобы провести сезон в Лондоне. Наверное, это внушила ей Констанция. Но я не дала своего согласия. Констанция думает, что мне жалко денег, но дело не в этом. Точнее, не только в этом. В нашей семье никто и никогда не проводил сезон в Лондоне. Это не для нас — балы, наряды. Кроме того, кто в Лондоне знает Люси? Кого она знает в этом городе? Кто придет там в гости к ней, кто позовет ее саму в гости? Никто. Но даже если предположить, что перед Люси откроются двери лондонских домов, разве они не закроются в тот же день, когда кто-нибудь припомнит о том, что ее сестру судили за убийство? А это просто сломает Люси. Констанция писала о том, что хочет дать Люси шанс. Но я против.

— И потому ты для них — собака на сене.

— И поэтому тоже.

— А Анна? Какая она?

— Тихая. Задумчивая. Без запросов. Она была такой с раннего детства. Не думаю, чтобы она изменилась за эти годы. — Саре не хотелось говорить о своей сестре, и она поспешила сменить тему:

— А теперь твоя очередь, Макс. Расскажи о своих родителях. Кто они? Где они живут?

— Мой отец — лорд Линдхерст, — сказал Макс, скрестив на груди руки. — Они с матерью живут на другом конце Винчестера.

— Мне доводилось слышать о замке Линдхерст, — кивнула Сара, — хотя я никогда его не видела.

— Этот замок принадлежит моему отцу. В нем я и родился.

— Должно быть, это стоит сумасшедших денег — содержать замок, — заметила Сара.

— К чему это ты?

— К чему? — Она посмотрела прямо в глаза Максу. — К тому, что ты не похож на охотника за чужим наследством, Макс. Ну, твой титул в обмен на мои деньги, ты понимаешь, о чем я?

— Не совсем.

— Ну и ладно. Тем более что мое наследство не продается. Да его, кстати, может и не хватить на то, чтобы содержать замок… О, вот мы и приехали!

Макс проглотил готовую сорваться с языка реплику и выглянул в окошко. Карета остановилась перед главным входом дома Карстерсов, украшенным колоннами.

— А где же Стоунли?

— В миле отсюда. Почему ты спросил?

— Неважно. Просто пытаюсь освежить свою память. Дом был окружен с обеих сторон густыми деревьями и кустарником, сквозь которые ничего нельзя было рассмотреть. На самом деле Максу хотелось узнать, в какой стороне был расположен дом Уильяма и Анны, но он решил, что сейчас неподходящий момент для подобных вопросов. Кроме того, Макс заметил, что Сара напряглась, как натянутая струна.

— Волнуешься? — спросил он.

Сара медленно повернула голову, окинула Макса долгим взглядом и ответила вопросом на вопрос:

— Это тебя удивляет?

Нет, то, что она волнуется, Макса не удивило. Его поразило другое: она боялась. Она ужасно боялась чего-то.

— О чем ты задумался на этот раз, Макс?

— Ни о чем. Честное слово, ни о чем.

На самом деле он думал о том, что ему хотелось бы переложить на свои плечи часть груза, давившего Сару; еще больше ему хотелось повернуть время вспять — так, чтобы их встреча с Сарой произошла еще до суда; но больше всего ему хотелось надавать самому себе пощечин. Впрочем, это никогда не поздно будет сделать.

* * *

Макс поднял голову, обвел глазами фасад дома Карстерсов и негромко присвистнул. Это был настоящий старинный дом, не испорченный никакими новомодными переделками — массивный, сложенный из толстых каменных плит, с башенками по углам крыши. Как мало сохранилось таких домов в спешащей за веком Англии!

— Когда его построили? — благоговейно спросил Макс.

— В конце шестнадцатого века, — ответила Сара. — Раньше он принадлежал одному купцу, виноторговцу, но потом тот разорился, и дом перекупил мой отец.

— Великолепный дом!

— Ты так считаешь? Подожди, Макс, сначала посмотри его изнутри. Предупреждаю заранее, там тоже все по-старому. — Что именно?

— Все. Многие считают, что в этом доме неуютно. Нет самых простых удобств.

— Но тебе этот дом нравится?

— Я была счастлива здесь когда-то, — просто ответила Сара.

В это время открылись двери и в их высокой арке появилась фигура дворецкого. Следом за ним выбежали слуги.

Пока выгружали багаж, Сара называла каждого из них по имени и для каждого находила несколько теплых слов. Макс стоял чуть поодаль, наблюдая. Сара отдавала слугам распоряжения и, казалось, не торопилась войти в дом, несмотря на сильный дождь.

"Боится войти внутрь? Почему?” — гадал Макс.

Наконец Сара отдала последние распоряжения и, сгорбив плечи, повернулась лицом к родному дому. У Макса подкатил комок к горлу.

— Возьми меня за руку, — сказала Сара.

— Я не боюсь встречи с твоими родственниками, — заметил Макс.

— Ты — нет. А я боюсь.

Макс ободряюще улыбнулся, и Сара, немного оттаяв, улыбнулась ему в ответ.

— Я знаю, — сказала она, — ты приручишь их всех за полчаса.

Они миновали маленькую прихожую и попали в просторный холл. Здесь их ждали. Четыре человеческие фигуры стояли так неподвижно, что могли бы показаться статуями. Родственники Сары оказались красивыми — каждый на свой лад. Сара вскинула руки, сделала несколько шагов вперед, и только тогда неподвижные фигуры одновременно ожили.