Онлайн книга «Случайная свадьба»
|
Вот чем объяснялся звук ломающихся веток! Все это было так бессмысленно! Неужели кто-то хотел, чтобы голодали дети? Ее охватил ужас. Его рука обняла ее еще крепче. — Пойдемте в дом, сейчас вам нечего здесь делать. Она покачала головой: — Куры. Я должна загнать их... — Оставьте дверь открытой, они сами скоро вернутся. Находиться в темноте на холоде им тоже едва ли понравится. — Но вдруг лиса... — Дайте Дороти и Мейбл немного времени, и они вернутся в свои гнездышки. Через некоторое время я выйду и закрою дверцу курятника. Вы совсем замерзли. Вам нужно поскорее согреться. Он говорил разумные вещи. У нее зуб на зуб не попадал от холода и ужаса. Ей вдруг больше всего на свете захотелось вернуться в тепло и безопасность коттеджа, чтобы спрятаться там от совершенного злодеяния. Пропал весь ее тяжкий труд... ее пчелы... Завтра она будет в гневе, но сейчас она просто чувствовала себя больной. Уничтоженной. Побежденной. Она позволила Нэшу увести ее в дом, который совсем недавно казался ей земным раем. Ничто больше не могло считаться земным раем. Она могла иметь деньги, чтобы заплатить за аренду, могла снова посадить овощи в огороде, могла поставить новые ульи, но разве можно было гарантировать, что это чудовище не вернется и не уничтожит все снова? Кто этот злодей и за что он так ненавидит их маленькое семейство? Нэш отвел Мэдди в дом и усадил перед огнем. Она сильно замерзла, что было результатом не только ночного холода, но и перенесенного потрясения. Он взглянул на кровать. Ему хотелось лечь в постель вместе с ней, обнять ее и утешить, но он не мог этого сделать. Несмотря на все события этой ночи, он не доверял себе. Он обещал, что она будет с ним в целости и сохранности, но ему не удалось защитить ее огород и пчел. И он был не намерен еще более ухудшать ситуацию, отобрав у нее невинность. Усадив ее в ближайшее к огню кресло, он стал подкладывать дрова, пока огонь не запылал в полную силу. Положив в угли парочку кирпичей, он повесил над огнем чайник. Мэдди сидела, уставившись в огонь, и мысленно оплакивала судьбу своих пчел. — Они, должно быть, сгорели мгновенно, — сказал он. — И наверное, ничего не почувствовали. Интересно, чувствуют ли боль насекомые? Он этого не знал. Он нашел свою флягу и поднес к ее губам. — Выпейте. Она послушно сделала глоток, но содрогнулась, ловя ртом воздух, и закашлялась. — Это всего лишь коньяк, французский коньяк хорошего качества. — Он потер ей спину, успокаивая. — Вот увидите, он вам поможет. Она наконец перестала кашлять. — Противный. Он обжигает все внутри. — И согревает кровь. Разве вам не стало лучше? Она не удостоила его ответом, но перестала дрожать, несколько расслабилась, и из ее глаз исчезла эта опустошенность. — Я должна выйти и посмотреть, нельзя ли спасти что-нибудь из моих растений... — Даже не пытайтесь. Мы узнаем, что можно сделать, утром, — решительно сказал он. Он положил в чашку ложку меда, добавил коньяку и налил немного горячей воды из чайника. — Это тодди, горячий пунш, — сказал он, заставляя ее обхватить пальцами горячую чашку. — Это вас быстро согреет. Она с благодарностью приняла чашку и отхлебнула из нее. Сначала с осторожностью, потом с большим удовольствием. Там было много меда, так что на сей раз она проглатывала коньяк без труда. Ее пальцы были ледяными. Он взглянул на ее ступни и мысленно выругался. Подол ее ночной сорочки и тонкие туфельки без задников насквозь промокли и испачкались в грязи. Понятно, что она замерзла. Порывшись в ящике, где она хранила свою одежду, он извлек чистую ночную сорочку и шерстяную шаль. Мэдди допила пунш и свернулась в кресле с закрытыми глазами. Он быстро расстегнул застежку ее плаща. Неудивительно, что она замерзла: плащ был выношен до ниток. Он снял его и начал расстегивать пуговки на сорочке. Она моментально открыла глаза. — Что... что это вы делаете? — Ваша одежда промокла. Вам нужно переодеться. — Не надо! Она оттолкнула его руки. — Ладно, сделайте это сами. Подав ей согретую ночную сорочку и шаль, он отошел еще немного и повернулся к ней спиной. Позади него шуршала ткань. Он стиснул зубы, представив себе, как она снимает через голову ночную сорочку и пламя камина бросает блики на ее обнаженную кожу. Ему потребовалось собрать в кулак всю силу воли, чтобы не повернуться, не схватить ее в охапку, не отнести на кровать и не согреть самым эффективным из всех способов. Какая муха его укусила, когда он давал ей проклятое обещание? Кажется, прошел целый век, прежде чем она сказала: — Теперь можете повернуться. Он медленно повернулся, надеясь и не смея надеяться, что она, как он это себе воображал, предстанет перед ним абсолютно без одежды, освещенная огнем камина. Однако она — увы! — была застегнута до подбородка и завернута в шаль. — Но на вас, черт возьми, все еще надеты эти туфельки. Она наморщила лоб. — Я забыла. Ноги у меня так замерзли, что я их даже не чувствую. Пробормотав что-то себе под нос, он схватил полотенце, опустился на колени, снял с нее туфельки и тщательно вытер насухо ее ноги. Они были холодными, как лед. Он стал осторожно разминать их, и она застонала — то ли от удовольствия, то ли от боли. — А дети все проспали, — сказала она с удивлением. — Вокруг такие разрушения, а они даже не проснулись. На этот раз он вел себя тихо. — Значит, хотя бы за это надо благодарить судьбу, не так ли? — Да. Было бы ужасно, если бы они видели, как горят пчелы. А Джейн и Сьюзен встревожились бы из-за кур и захотели бы выйти из дома и убедиться, что они в безопасности... вы ведь проверите потом, все ли там в порядке? — спросила она и, не дожидаясь его ответа, продолжила: — И мальчики расстроятся: они потратили столько сил, работая на огороде! А Люси? Бедняжка так любила пчел. Она рассказывала им сказки. Мэдди закусила губу и замолкла. Он чувствовал, что она едва сдерживает слезы, и с трудом сдерживал настойчивое желание схватить ее в объятия и поцелуями стереть эти слезы с ее лица. Он массировал и разминал ее ступни, пока они не стали теплыми и розовыми. — А теперь в постель, — произнес он охрипшим голосом. Она не шевельнулась. Тогда он схватил ее в охапку и поднял с кресла. |