Онлайн книга «Властелин наслаждений»
|
Годрик вошел в святилище, и во рту у нее пересохло. Одетый в пышный свадебный наряд, с блестящими серебряными шпорами, он был самым замечательным мужчиной, какого она когда-либо видела. Голубой плащ с желтой вышивкой подчеркивал его широкие плечи и стройную талию. Лосины и высокие сапоги обтягивал и длинные мускулистые ноги. Крупные натруженные руки воина поглаживали перчатки из оленьей кожи, прямо остриженные черные волосы, рассыпавшись по его плечам, обрамляли худощавое, тонко очерченное лицо. Нос с аристократической горбинкой и темные брови придавали ему грозный вид, но глаза светились умом и тайным сладострастием, а великолепные чувственные губы смягчали резкие черты. «Интересно, что испытываешь, когда тебя целуют такие губы?» Мейриона проглотила комок, подступивший к горлу; она никак не могла оторвать взгляд от вошедшего. – Леди Мейриона? Когда она услышала этот низкий, хрипловатый голос, сердце ее чуть не выскочило из груди. – Да, это я. – Годрик из Монтгомери. – Он поклонился и обвел взмахом мускулистой руки пышно украшенную церковь. – Почему вы здесь одна и в темноте? Кажется, нас должны здесь обвенчать… Ее руки запутались в складках плаща. – Я не могу выйти замуж за йоркиста, – прошептала Мейриона. – Что? Что вы сказали? – Он шагнул ближе, и его высокомерие будто заполнило все пространство собора. – Повторите, я не расслышал. Она прочистила горло, подавляя желание вскочить и броситься прочь. Даже без меча ее жених казался вполне способным вырвать чье-либо сердце. – Мои извинения, сэр. Это волнение невесты. – Мейриона отвела глаза в сторону и остановила их на укрытой в тени большой раскрашенной статуе Иисуса. Его немигающий взгляд уже вынес ей приговор, и она глубоко вздохнула. Разве Богу нужна та куча золота, с помощью которой ее отец подкупил священника, намереваясь расторгнуть помолвку? Низкий голос Годрика прервал ее мысли: – А где же гости? Их взгляды скрестились, и взгляд темно-синих, окаймленных черными ресницами глаз словно пронзил Мейриону. – Они вскоре прибудут. Годрик кивнул; по-видимому, ответ его удовлетворил. – Не ожидал, что наследница Уайтстоуна окажется такой красавицей. Мейриона вздрогнула. Сам дьявол не мог искушать более ловко. – Сэр, умоляю вас… – Но это правда. – Хрипловатый голос звучал слишком самоуверенно. – Нет! Мейриона знала, что небольшое количество свинцовой пудры не могло скрыть ее румянец, и в раздражении сжала губы; она вовсе не хотела предстать перед ним бесхарактерной деревенщиной, которая краснеет и заикается, стоит лишь мужчине отпустить ей комплимент. И все же вырвать руку она не осмелилась – у Годрика могли возникнуть подозрения. Он подмигнул ей, не обращая ни малейшего внимания на ее ложь. Казалось, он мог читать ее самые потаенные желания, видеть сквозь ее скромное зеленое платье и желтую нижнюю сорочку. – Миледи, – прошептал Годрик, наклоняясь совсем близко, – вы не должны опасаться тайных желаний, возникающих между мужчиной и женщиной. Ее пронзила дрожь. От него так пахло свежим дождем, диким ветром и успокаивающим дымом походного огня, что Мейриона ощутила жгучее желание невозможного. – Это неправильно, этого не должно быть, – прошептала она скорее себе, чем ему. Годрик погладил кончики ее пальцев, и тело девушки затрепетало от предательского желания. – В природе нет ничего более правильного. – Он поднес ее руку к своим мягким, как весенний вереск, губам и поцеловал нежную ладонь. Мейриона дернулась, словно от ожога, но рыцарь продолжал крепко держать ее за руку… как вдруг слабый звук извлекаемого из ножен меча негромким эхом отозвался в тишине собора. Услышав его, Годрик бросил взгляд через плечо. Испустив воинственный клич и размахивая мечом, пожилой рыцарь выскочил из своего укрытия, а мгновение спустя толпа вооруженных людей заполнила церковь. Когда отец неожиданно набросился на ее жениха, Мейриона бросилась вперед, но Годрик оттолкнул ее и прикрыл своим телом. Молниеносно выхватив из сапога небольшой кинжал, он приготовился отразить атаку. Пожилой рыцарь двинулся вперед, держа в вытянутой руке меч, нацеленный прямо в сердце Годрика; воины, набившиеся в церковь, также обнажили свои мечи. Запах кожи и пота заглушил запах ладана. Пресвятая Мария! Что же она наделала? Мейриона проскользнула вперед: – Нет, отец! Мы можем завершить это иначе! Годрик свирепо взглянул на нее: – Завершить что? Мейриона опустила взгляд. – Я не могу выйти за вас замуж. – Она коснулась ладонью его предплечья, словно моля о понимании. – Моя дочь никогда не выйдет замуж за бастарда! На лице Годрика замешательство сменилось неверием. – Что? Мейриона поежилась под его взглядом и повернулась к отцу. – Это не… – Молчи! Солнечные блики, отражаясь от мечей воинов, сложились в яркую радугу. Взор Годрика, ледяной, как вершины Сноудонии [1] , обратился к Мейрионе. Гнев и напряжение сжали его плечи. – Так, значит, ты ждала здесь в темноте в качестве приманки? – Он крепче сжал ее руку, и из его глаз исчезла всякая любезность. – Мне не оставили выбора. – Не оставили выбора? Мейриона сжалась. Если Годрик предпочтет драться, его кровь будет на ее совести: в одиночку против толпы вооруженных воинов он не имел ни единого шанса. – Пожалуйста! От вас всего лишь требуется подписать бумаги. – Какие именно? – О разрыве помолвки. Мой отец их уже подготовил. Взгляд, полный ненависти, чуть не сбил ее с ног. – Ты принадлежишь мне. – Эти слова прозвучали, как крик. Молниеносным движением рыцарь схватил ее за талию и рывком прижал к себе. Отец Мейрионы стремительно бросился вперед, но лезвие кинжала Годрика, холодное и острое, не позволило ему приблизиться. Вызывающе глядя на врага, Годрик стащил с головы Мейрионы вуаль и поцеловал невесту. Тяжелые золотисто-каштановые волосы рассыпались по ее плечам. Разум требовал, чтобы она воспротивилась, но его губы, прижавшись к ее губам, обожгли Мейриону своим прикосновением. Беспокоящий жар разлился по всему телу девушки, когда язык Годрика ткнулся в ее губы, требуя входа. Где-то в отдалении она смутно слышала голос отца. Рука, держащая ее, напряглась, кинжал уперся ей в спину. Потом время провалилось в головокружительную волну возбуждения, и она перестала чувствовать что-либо, кроме его губ и почти преступного желания. |