Онлайн книга «Ретт Батлер»
|
Мистер Шерман сказал, что общественный беспорядок угрожает интересам бизнеса. Он говорил о необходимости действия. Я напомнил Шерману, что необходимость не всегда справедлива и достойна. Хантингтон и Райт искренне оскорбились, полагая, что я — их естественный союзник: человек, который способен убивать и не испытывать при этом чувства вины. Я не сказал им ни да ни нет. Сестра, я отнюдь не философ, однако в ту ночь я всерьез размышлял о том, кем стал. Какая разница между торговцем, способным повесить вора, чтобы сохранить свой бизнес, и плантатором, отдающим приказание засечь негра до смерти за дерзость? И я решил, что не буду таким человеком. Не желаю быть повешенным, но и вешателем быть не хочу. Поэтому я решил попытать счастья в другом месте. Для того, чтобы свергнуть власть испанских наместников на Кубе, добровольцы объединяют свои силы, и, возможно, я подам им руку помощи. Если ты сможешь написать, теперь адресуй письма в Новый Орлеан, до востребования. Твой растерявшийся брат Ретт. 14 марта 1853 года Отель «Сент-Луис» Новый Орлеан Дорогая сестренка! Благопристойные чарльстонцы были бы шокированы этим городом. Он такой французский. Граждане Нового Орлеана — добрые католики — заняты преимущественно едой, выпивкой и любовью — не обязательно в означенном порядке. В старой части города Вьё-Карре аромат греха сливается с благоуханием апельсиновых и лимонных деревьев. Каждую ночь я могу выбирать, на какой бал отправиться — званый, незваный, бал-маскарад или на такой, куда стоит приходить только с пистолетом в кармане. Я играю в карты в «Макгартс», «Перритс» или в «Бостонском клубе». Тут четыре ипподрома, три театра и французская опера, где я нередко бываю. Новый Орлеан — пристанище пиратов. Эти молодые американцы взяли в качестве символа веры «предначертание судьбы» [9] . Своим предначертанием они, очевидно, считают право покорять и грабить любую нацию Карибского бассейна и Южной Америки, если та окажется слишком слаба, чтобы защищаться. Большинство уверены в том, что Куба могла бы стать первоклассным американским штатом, когда мы прогоним испанцев. Я вкладывал деньги в несколько пиратских экспедиций — если спрос увеличивает выгоды, ручеек патриотизма вздувается в поток. До сегодняшнего дня меня не соблазняла возможность принять личное участие в походах. Новый Орлеан — город очаровательных женщин. Городские леди-креолки культурны, терпимы, умны. Они многому научили меня в вопросе любви — чувстве, которое уступает только преклонению перед Богом. Моя любовница-креолка Диди Гайяр, без сомнения, любит меня. До безумия. После шести месяцев совместной жизни она жаждет стать моей женой, нянчить моих детей, делить мое неопределенное положение. Она воплощает в себе все, чего может желать мужчина. Но я не хочу ее. Мое первоначальное увлечение сменилось скукой и легким презрением к себе и к Диди за наше притворство: делаем вид, что мы верим в то, чего — и мы это знаем — нет на самом деле. Любовь, дорогая сестра, может быть очень жестокой. Я не останусь с Диди из жалости. Жалость еще более жестока, чем любовь. Чем меньше я люблю ее, тем отчаяннее поведение Диди, и, дабы развязать этот узел, мы должны расстаться. Недавно мы обедали с Нарциско Лопесом, кубинским генералом, организатором экспедиции. У него уже есть три или четыре сотни добровольцев — и этого, как он уверяет меня, достаточно для того, чтобы одержать победу над испанской армией. Когда мы высадимся, кубинские патриоты пополнят наши ряды. Подмигнув, он сказал мне, что в испанском казначействе хранится золото конкистадоров. Гавана, прибавил он, прекрасный город. Диди игнорировала поток излагаемых Лопесом доводов. Одетая в парчовое платье с высоким корсажем и изумительную красную шляпку, за столом она ничего не ела. Диди дулась. Омлет был отлично приготовлен, шампанское — в меру охлаждено, но Диди мрачно отмахивалась от посулов генерала. Нет, кубинцы не восстанут. А испанская армия намного сильнее нескольких сотен американских авантюристов. Лопес, склонный к напыщенности, объяснял, как завоевание Кубы может сделать нас богатыми. — Это долг белого человека, Батлер, — заявил он. — Стать богатыми? — поддразнивал я его. — Наш долг — превратить примитивную суеверную страну с авторитарной формой правления в современную демократию. В ответ на такое утверждение Диди разразилась по-франиузски потоком гневных слов и выражений, точного значения которых Лопес, возможно, не понял, хотя суть, без сомнения, уловил. Он наклонился вперед и сказал, снисходительно усмехнувшись: — Батлер, неужели вы один из тех глупцов, которым девка диктует, что делать? Диди встала так резко, что опрокинула ведерко с шампанским, и решительно воткнула шпильки в свою ярко-красную шляпку. — Ретт? — твердым голосом произнесла она. — Пожалуйста… — Вы должны простить нас, генерал, — сказал я. Диди стояла рядом негнущаяся и оскорбленная, опираясь мне на руку. Швейцар позвал нам извозчика. Грязная нищенка хромала по мостовой, бормоча мольбы о помощи. Лопес, выйдя за нами на тротуар, извинялся: — Сеньор Батлер, я не собирался оскорбить вас или вашу очаровательную спутницу… — Подайте, бога ради. Нищенка подошла к Лопесу так близко, что тот поморщился от запаха. Она была из тех доведенных до крайности созданий, что обслуживают ирландских грузчиков прямо на набережных. Протянутая рука дрожала. — Оставь нас! — Генерал замахнулся тростью. — Нет, генерал! — Доставая из кармана десятицентовик, я вдруг различил под слоем грязи знакомые черты — Бог мой, ты… ты Красотка Уотлинг? Да, сестра, это была она — женщина, с которой я и не думал когда-нибудь вновь встретиться. Джон Хейнз дал ей денег, чтобы она уехала из Низин, но я не мог предположить, что она окажется здесь. Спустя несколько недель Красотка рассказывала мне: — Я всегда любила море и полагала, что здесь все будет по-другому. Очевидно, Красотка связалась с шулером, который использовал ее в виде обеспечения, когда карты к нему не шли. |