Онлайн книга «Черновик»
|
Ведь только так я смогу разглядеть лица Сразу всех своих друзей Всех своих друзей Всех своих друзей Я хотел бы пойти пешком И увидеть прекрасный город Москву Ведь только так я смогу пожать руки Сразу всем своим друзьям Всем своим друзьям Всем своим друзьям! Конечно, песни бывают разные, а уж песенки — тем более. К очередному юбилею столицы поэты-песенники на деньги мэрии и не такого насочиняют. Но тут было сразу две странности. Во-первых, пели совершенно искренне. От души. С чувством. Так, пожалуй, распевали пионеры в старых детских фильмах, собираясь на сбор металлолома. Во-вторых, и это уже ни в какие ворота не лезло, песня-то была складная! Рифмованная! Я это четко слышал, хотя слова никак не укладывались в размер и никакой рифмы не имели. Только увидев певунов (песня как раз закончилась и начался бодрый разноголосый галдеж, очень органично сплетающийся с птичьим щебетом), я понял, в чем тут фокус. Пели не по-русски. Способности функционала позволяли мне понимать чужой язык как родной, но вот поэтического перевода не обеспечивали. А что пели не на русском… так трудно было бы ожидать иного от десятка чернокожих мальчишек и девчонок. Им было, пожалуй, от семи до двенадцати лет, мальчишки — в шортах, девочки в шортах и маечках, все босиком — у нас так беззаботно без обуви даже в деревне не походишь, быстро найдешь ржавые гвозди и битые бутылки. Кое-кто чуть светлее, кое-кто черный до фиолетовости, но все дети, бесспорно, были чистокровными неграми. Детей сопровождала молодая девушка, тоже чернокожая, с пухлыми, навыкат, губами, но одетая в легкое ситцевое платье в цветочек, которое ожидаешь увидеть на девушке из глухого русского села. В руках у девушки был букет цветов — очень официальный, четыре алые розы в целлофане. Я так и встал как вкопанный. Это что еще за мир? Заселенная неграми Россия? О, какая неожиданная и радикальная национальная идея! Девушка увидела меня и дружелюбно помахала рукой. После чего воскликнула: — Дети! Раз-два-три! Дети перестали галдеть и носиться кругами. Это был какой-то очень хитрый способ передвижения, девушка шла по тропинке, а дети носились вокруг, будто обезумевшие планеты, норовящие сойти с орбиты, но при этом все-таки продвигались примерно в одном направлении. Но теперь они сбились в более-менее неподвижную кучку и, белозубо улыбаясь, разноголосо завопили: — Травствуйте! — Здравствуйте! — Здрасте! — Сраствуйте! И даже: — Расте! Самая маленькая девочка не в лад, но зато более чисто пискнула: — Привет! Я выдавил немного натужную улыбку и воскликнул: — Привет! Здравствуйте! Видимо, ритуал знакомства был исполнен, и дети тут же разлетелись в разные стороны. Девушка осталась стоять, видимо, дожидаясь меня. Я подошел ближе. — Здравствуйте! — на чистом русском, хотя и с акцентом, произнесла негритянка. — Мы вам не мешаем? Своим гвалтом? — Нет, нет, ничего, — запротестовал я. — Дети! Как могут дети мешать, очень люблю детей! — Ох, это не дети, это ироды. — Девушка картинно утерла со лба несуществующий пот и засмеялась. — Маша. Марианна Сейласи. — Кирилл. — Они с Берега Слоновой Кости, — чуть приглушив голос, сказала Марианна. — Неделя как приехали. — А! — Я сообразил, что, по мнению девушки, должен был что-то понять. — Ясно. Ну как им Москва? — В восторге, конечно. Мы сейчас с ними пели песенку про Москву. Вы знаете французский? — Так это французский был? — удивился я. — Ну… чуть-чуть понимаю, да. «Всем своим друзьям, всем своим друзьям!» Хорошая песня. Марианна кивнула. Покосилась на подопечных. — Нам пора. До свидания, Кирилл! Дети, раз-два-три! — Тосвидань! — Досведанья! — До свидания! — Дозьвидьянья! И только самая маленькая девочка опять выделилась, четко сказала: — Пока! Я решил, что эта девочка если и не самая способная к языкам, то явно самая сообразительная. Процессия удалилась в сторону моей башни, а я все еще стоял, с любопытством глядя вслед. Туристы? С Берега Слоновой Кости? Да уж… Беженцы? Вот это более вероятно. Только что это за Россия и Москва, где принимают беженцев из самых задрипанных африканских стран? Все интереснее и интереснее. В задумчивости я двинулся дальше. Попадись мне теперь навстречу компания из старых японцев или беременных полинезиек, я бы уже не удивился. Но больше встреч не было. Зато тропинка из натоптанной превратилась в утрамбованную, потом — в вымощенную камнем, а еще метров через сто — в асфальтированную дорожку. Вдоль нее то тут, то там стояли фонари на невысоких столбиках. Грубоватые, чугунные, но с чистыми и целыми стеклами. Да уж. Это не моя Москва. А потом я вышел к дороге — ровной, двурядной, бетонной полосе. От парка ее отгораживала невысокая, по пояс, изгородь из металлической сетки, похоже, чтобы зверюшки не попадали под машины. С другой стороны шли рядком бетонные столбики вроде тех, что устраивают на горных дорогах. Для людей в изгороди была калитка на щеколде, за которой пешеходная «зебра» вела через дорогу к маленькой, чистенькой асфальтированной площадке: зеленые деревянные скамеечки, массивные каменные урны, парапет с вертящейся на подставке смотровой трубой. Нормальная обзорная площадка. Я такие видел. Только не в России. Как завороженный я открыл калитку, вышел, аккуратно закрыл дверцу за собой, перешел через дорогу (машин не было, хотя откуда-то издалека доносился удаляющийся гул). Сразу за площадкой был обрыв. И — Москва. Что это за место? Воробьевы горы? Да нет, не похоже… скорее… я сориентировался по шпилю Останкинской башни и четкому силуэту Кремля. Провалиться мне на этом самом месте, сверзиться с холма (а ничего так себе холмик!) в текущую метрах в двадцати внизу речушку — я стою ровно там, где стоял бы, проделав этот путь в нашем мире! То есть в районе станции метро «Алексеевская». Несуразица! |