Книга Черновик, страница 88 – Сергей Лукьяненко

Вас не очень-то волнует судьба мышей в других клетках. Вы не садист, вы ничего не имеете против этих милых пушистых созданий, но важна для вас только одна клетка — та, которую вы завели самой последней. Вот к живущим там зверькам вы действительно привязались.

А на остальных можно ставить опыты.

В той клетке, где все мышки сидели по углам, несколько особей подружились и пытаются сбиться в крупную стайку? Непорядок! Эта контрольная группа должна быть обособленной! Вы способны, конечно, прихлопнуть осмелевших мышей или спустить их в унитаз. Но вы не жестоки. И тогда вы ставите в разных углах клетки уютные домики, кладете туда побольше сыра и рассаживаете мышек-нарушителей по одной в каждый домик — на коротенькую привязь. Можно даже повязать мышкам красивые цветные бантики и усиленно кормить витаминами в качестве компенсации за несвободу. Скорее всего они привыкнут и будут даже довольны.

В другой клетке можно добавить в воду какой-нибудь химический препарат. Вдруг мыши станут счастливы от доброй порции веселящего? Нет, не стали, вымерли. Жаль.

В третьей, где мышей приучили бегать в колесе по часовой стрелке, вы изолируете тех, кто упорно бежит против часовой. Опять же — маленькие домики, привязь и особо вкусный корм.

Со временем вы понимаете, что часть забот о контрольных клетках можно переложить на самих мышей. Причем как раз на тех, кто мог нарушить чистоту эксперимента и был посажен на привязь. Громким писком они привлекут ваше внимание, если что-то произойдет. Жестоко искусают своих же сородичей, которые попытаются пойти их путем. (Когда я стал бегать против часовой стрелки, то получил домик и порцию сыра! Вдруг, если кто-то еще сменит направление бега, ему отдадут мою пайку?)

И понемногу процесс налаживается! Зверьки в вашей любимой клетке чувствуют себя замечательно. Они избежали эпидемии чумы, как в клетке номер восемь, где вы перестали убирать мусор; не передохли от цинги, как обитатели клетки двадцать пять, в качестве эксперимента переведенной на новый корм; не уничтожили друг друга ядерным оружием… Нет-нет, простите, какое ядерное оружие, мы ведь говорим о мышах!

Процесс налаживается.

Теперь вы уверены, что рано или поздно выведете популяцию симпатичных и счастливых мышей.

Хотя бы в одной избранной клетке.

— Кем я должен был стать? — спросил я у Натальи.

— Ага, — сказала она. — Все-таки дошло… Не знаю, Кирилл. Не в моей компетенции. Я акушер-гинеколог, помнишь?

— Акушер-гинеколог не только принимает роды.

— Да, еще приходится делать аборты. Но почему кому-то надо помочь родиться, а кому-то наоборот — мне не сообщают. Сама жалею, знаешь ли… — Наталья огляделась, вздохнула. — У тебя тут было уютно. Сразу видно приличного человека… жаль. Жаль, Кирилл!

Она подняла руку — и провела ею вдоль стены.

Вначале по штукатурке зазмеилась тонкая трещина. Потом что-то хрустнуло в толще стены, из трещины посыпалась рыжая кирпичная труха — будто там заворочался зубастый стальной червяк.

У меня кольнуло справа под ребрами. Коротко и остро. Боль вспыхнула и тут же погасла.

Наталья прищурилась и взмахнула рукой, будто дирижируя невидимым оркестром.

Башню тряхнуло — словно сама земля под ней прогибалась, не выдержав гнета пяти миров. Казалось, каждый кирпичик в стенах подпрыгивает, пытаясь удержаться на своем месте.

Дыхание перехватило — и я рухнул на пол. С трудом устоял на коленях, опираясь руками о пол. Чистые желтые доски на глазах темнели, покрывались сетью царапин, корявились и вспучивались.

— Видишь, Кирилл, — наставительно произнесла Наталья, — не всегда удается умереть стоя.

Она разрушала башню! Надо мной она власти не имела, но это было не важно. Она могла уничтожить мою функцию.

А когда исчезнет моя функция — умру и я.

Я попытался встать. Мне это удалось — здание еще держалось, а значит, я все еще был функционалом. Я даже сделал несколько шагов к Наталье. Дотянуться… ударить… вцепиться в горло…

Женщина засмеялась и рубанула рукой воздух. За ее спиной будто взорвалась винтовая лестница — взмыли в воздух и вспыхнули деревянные перила, лопнули и с грохотом осыпались чугунные балясины, искривился, будто от жара оплыл, центральный столб.

Боль пронзила мне спину огненным стержнем, пылающими ручейками растеклась по ребрам. Я крутанулся, пытаясь убежать от терзающего спину огня, и упал навзничь, прямо к ногам Натальи.

Она наклонилась надо мной, заглянула в глаза. Спросила:

— Как ты, Кирилл? Держишься?

Самое страшное, что в ее голосе не было жестокости, злорадства, садистского возбуждения, презрения. Напротив — сочувствие и лишь немного любопытства. Вкалывая ничего не подозревающей мышке смертельный токсин, экспериментатор может искренне любить животных…

Главное — успокоиться. Прогнать из души липкий страх. Тот, кто паникует, уже проиграл.

Она сильнее. Она умеет и превращать людей в функционалов, и лишать их функции. Но не все определяется силой. Группа юнцов с Иллан во главе сумела пленить функционала Розу, поскольку та по природе своей — не боец. Я сумел победить полицейского, поскольку был ближе к своему центру силы — башне.

Сейчас я в самой башне. Разваливающейся, но еще стоящей. Здесь я исцелился после смертельного ранения. Это поможет? Нет… Что еще? Каждую ночь башня перестраивалась под мой вкус. Когда мне потребовалось, в башне лопнули трубы. Это поможет?

Да.

Если башня подчинится.

Я не знаю, какие силы заставляют башню преображаться. Кажется, она очень не любит делать это «при свидетелях». Но сейчас она гибнет.

— Ты напала… на таможенника, — выдавил я. — Ты тоже нарушаешь… законы функционалов. Я могу… защищаться.

Кажется, эти слова Наталью позабавили.

— Пожалуйста. Защищайся.

Она хлопнула в ладоши — и в окнах с печальным звоном лопнули стекла. Подняла руку — будто ухватывая что-то невидимое мне. Потянула.

С потолка посыпались белые чешуйки краски. Прямо надо мной в плитах перекрытия проступил шов.

У меня потемнело в глазах. Череп будто сдавили стальным обручем.

В тот же миг болтающаяся на проводе лампочка вспыхнула ослепительным светом, стеклянная колба разлетелась вдребезги — и провод заструился вниз. Я понял, что происходит, лишь когда тонкие усики, между которыми белым дымком догорала вольфрамовая спираль, змеиным жалом впились в шею Натальи Ивановой.

Акушерка закричала, выгибаясь дугой. Провод все опускался и опускался, кольцами захлестывая ее горло. Дернулся вверх — и ноги Натальи оторвались от пола.