Онлайн книга «Свечка. Том 1»
|
– Не может быть! – Я вам говорю! – Слепецкий подтверждает свои слова кивком. – Нет, вы его еще узнаете! Вы его еще узнаете. Это не человек – чёрт! Самый настоящий! Голохвостов – подумать только! Между прочим, он утверждает, что его родной отец – хвостатый мальчик. Я: Какой хвостатый мальчик? Он: Тот самый! Мы с вами примерно ровесники, помните, в каком-то учебнике был нарисован хвостатый мальчик? Я: Помню… Он: Как доказательство того, что мы произошли от обезьяны. Я: Помню, прекрасно помню! Он: Глупейшее доказательство, но било в самую точку. Детям обезьяны ближе, чем какой-то бог. В сущности, дети те же обезьяны. Веселые, непоседливые и безответственные животные. Я смотрю на Слепецкого с удивлением. Как же это точно. Вот что значит писатель! А он всё про Голохвостова: – Мало того, он и на себя намекает! – Что намекает? – Что у него тоже… – Что тоже? – Хвост! – Хвост?! – Хвост! Да мне и не нужно знать про его хвост, мне достаточно слышать его смех. Я вам говорю – это чёрт, самый настоящий чёрт! Я вспоминаю наш предыдущий разговор, и мне становится весело. – Выходит, бога нет, а чёрт есть? – спрашиваю я. Слепецкий опять смеется. – Имеем то, что заслуживаем. – Но тут же мрачнеет и прибавляет: – Но там очень хорошо платят. – Где? – не понимаю я. – В «Мокбе». – Но почему «Мокба», что за странное название? – Так там же на первой странице объяснение печатается, не прочли? – Не прочел. Дурацкая привычка – читать газеты и журналы с конца. И нередко до начала не дохожу, если что-нибудь такое попадается… Я: Не прочел. Он: Не прочли? Один негр летел в Москву учиться. В Москву, to Moscow. Заснул в самолете, проснулся – самолет стоит. Смотрит в иллюминатор: написано – «Мокба». То есть написано Москва, но он-то читает: «Мокба»! И снова заснул! В честь этого случая и назвали журнал! Я: А негра звали Мустафа?! Он: Не знаю, как его звали, да и был ли негр… Всё есть, и ничего нет. Ничего настоящего, ничего святого. Законы стеба. Знаете, что такое стеб? Сейчас не пишут – стебаются, и Голохвостов в этом деле первый. И мне предложили нечто подобное написать. А что? Никто еще не стебался из-за тюремных застенков. Вот я и придумал подобную статью. В виде докладной записки некоего Визирова… И тогда мне стало стыдно, как же мне стало стыдно! Заподозрить порядочного человека, и в чем заподозрить… Скотина и свинья, скотина и свинья! И еще сволочь в придачу… Он вертит первый лист своей рукописи, с моей корявой цифирью на обратной стороне, сейчас спросит. Сейчас … Он: А я гляжу, вы что-то свое здесь считали? Спросил… А что отвечать? Врать? Но сколько можно врать? Тем более писателю… Он: Долги? Я киваю и незаметно вытираю со лба пот. Он (улыбается): Я так сразу и подумал – долги… «Долги построились в полки». Так, кажется? Я: «Приказа ждут и крови просят», – заканчиваю я строфу из еще одного любимого поэта. Он: Любите Шпаликова? Я: Люблю, конечно. Он: Как мы все похожи. Я: Мы? Он: Ну да, мы, интеллигентные люди… А вы, случайно, не пишете? Я: Нет. Не случайно и никак. Он: И никогда не писали? Опять придется врать… Писал! В детстве… Когда посмотрел впервые фильм «Коммунист» и увидел, как разительно похож на моего отца главный герой в исполнении Евгения Урбанского. Меня это буквально потрясло, и я решил написать киносценарий художественного фильма под названием «Пожар в тайге». Главную роль в нем должен был сыграть, разумеется, Евгений Урбанский. (Его уже не было в живых, но этого я тогда не знал.) Весь во власти художественного замысла, я побежал к маме и поделился с ней своими творческими планами. Мама отнеслась к ним на удивление серьезно, посоветовав, правда, написать не сценарий, а рассказ. «Потом, – сказала она, – когда рассказ напечатают, ты сможешь его экранизировать». Энергия моего заблуждения утроилась, и, засучив рукава, я взялся за дело. В процессе работы, а точнее – в процессе подготовки к работе, выражавшейся в покупке пачки писчей бумаги приличного по тем временам качества и пузырька чернил (почему-то обязательно черных), росли мои творческие амбиции: рассказ превращался в повесть, которая, в свою очередь, раздувалась до романа толстовских размеров. Озирая наши бесчисленные книжные полки, я загодя подыскивал там место для себя… В конце концов пришлось согласиться с алфавитным порядком, в котором всегда пребывали в нашем доме книги, и я нашел свою нишу – где-то между Леонидом Зориным и Сергеем Залыгиным. Однако пришло время творить… Я подходил к письменному столу бесчисленное количество раз – решительно и твердо, как подходит штангист к заведомо неподъемному весу, и тут же отходил. Очень быстро огромный роман сдулся до размера повести, повесть скукожилась до маленького рассказа, который, в свою очередь, свелся к одному коротенькому предложению, с которого, собственно, всё и началось: «В тайге был пожар». Понаблюдав за моими творческими муками, мама одномоментно их прекратила, сделав следующий однозначный вывод: «Это означает, что ты не писатель». Заметив, что я расстроился, она подозвала меня к себе и спросила: «Если бы все были писателями, кто бы тогда их читал?» Эта простая, на первый взгляд, мысль буквально меня потрясла и перевернула мое сознание на годы вперед: мне стало стыдно перед писателями за собственное самозванство, и одновременно я почувствовал собственную же ответственность: если не я, то кто? С тех пор я стал читать даже больше, чем читал раньше. А спустя много лет, рассказывая очередной анекдот про чукчу, Гера подарил формулировку, ставшую для меня, можно сказать, девизом жизни: «Чукча не читатель, чукча – писатель». Правда, пришлось немного переиначить: «Чукча не писатель, чукча – читатель». Хотя где-то я читал, или кто-то мне сказал, или сам придумал, а может, и не придумал даже, просто так показалось – читатель всегда немножко писатель, он домысливает прочитанную книгу, незримо ее дописывая. Показалось так… Он: Так никогда и не писали? Я: Никогда. Он: А то вы так задумались, что я уже решил, что вы тоже… Я: Нет, что вы, какой писатель? Ну какой я писатель… Это просто смешно… Нет, полправды хуже целой лжи… Какие-то амбиции у меня остались… Не амбиции даже, а некоторые, если можно так сказать, идеи или (пусть!) – идейки, а вообще-то – мечты, хотя и не совсем мечты, больше, чем мечты – мечты, имеющие под собой основание… Можно даже назвать их планами, но пока я бы не хотел их так называть. Так вот: «Роль домашних животных в межличностных отношениях». Или, я в последнее время к этому больше склоняюсь, потому что это не только ярче, но, если угодно, и художественнее, а самое главное, точнее: «СОБАКИ И КОШКИ КАК ФАКТОР ЛЮБВИ» – безусловно, точнее! Нет, это, конечно, не литература, но и не чистая наука, скорее теоретическое исследование, не научное, правда, что-то вроде эссе, хотя до сих пор не знаю точно, что это слово означает; подобные произведения издавались, например, хорошо известные книги психолога Леви, которыми мы в свое время зачитывались, то же «Искусство быть другим» (а ведь это то, чем я сейчас занимаюсь – я учусь быть другим, – я учусь быть тобой, старик!); или знаменитая публикация в «Октябре» о Тибете известного в свое время махатмы Сидорова, у него тоже было что-то вроде эссе – «Семь дней в Тибете». И хотя я на такой успех не рассчитываю, надеюсь все же, что своего читателя моя книга найдет. У меня на эту тему уже целая толстая тетрадь исписана. Там всё – наблюдения, анализ, выводы. Так вот, по моим наблюдениям выходит, что люди, имеющие в домашнем содержании собак и кошек, от всех остальных людей отличаются, и всё больше и больше отличаются, непонятно, правда, пока, в какую сторону. В лучшую? Не знаю… В худшую? Точно нет! Могу сказать одно – в другую. |