Онлайн книга «Свечка. Том 2»
|
Это был он, кто же еще, – Золоторотов, герой моего все еще не написанного романа. Мы вцепились друг в дружку, и хрен нас теперь было сдвинуть! Евгений Алексеевич озабоченно улыбался. А мне захотелось заорать, завопить на весь белый свет от радости и счастья, потому что именно в тот момент понял: «Я напишу свой роман, я закончу “Свечку”!» Гул вокруг стоял страшенный. – Где дети? – прокричал я ему в лицо. – Я их в подвал спрятал! – ответил он криком. – И Галю, и Киру – всех! Я понял, кивнул и объяснил свои действия: – Я к вам шел! – А я к вам! – прокричал он и засмеялся. И я тоже засмеялся. Нас нельзя было сдвинуть, но и сами мы не могли сдвинуться и, наверное, мы долго бы так стояли, если бы тот, кто включил реактивные двигатели, не выключил их, и если бы вдруг не стало темно, как ночью, и холодно, как зимой. С дохнувшего зимней стужей неба посыпался град, и, закрывая головы руками, мы побежали под крыльцо. Это был град так град! Каждая градина величиной с куриное яйцо, не преувеличиваю, я даже посмотрел вверх, предположив, что это несутся пролетающие там куры. Земля делалась белой и безжизненно-холодной. На наших глазах конец мая превращался в конец ноября. Мы стояли с Золоторотовым, разинув рты и уже не имея сил удивляться: сначала небо поменялось с землей, потом ночь с днем, и вот – лето с зимой… – Да-а-а, – протяжно проговорил Евгений Алексеевич, и я не смог с ним не согласиться. – Да! Это было повторено несколько раз и со стороны наверняка выглядело забавно. – Да-а… – Да. – Да! – Да-а-а… Из всех человеческих слов я всегда считал для себя главным слово «нет» – оно защищает, укрепляет, спасает от искушений, однако в тот момент слово «да» поставил на первое место, потому что это слово не только защищает, укрепляет, спасает, но оно еще и радует! Это правда – «нет» радости не приносит… Как же радовало меня наше тогдашнее «да», да думаю, и Золоторотова тоже! Ежась и дрожа, мы вернулись в дом, и Евгений Алексеевич открыл крышку подпола. – Ну, вы как там, дети подземелья? – спросил он добродушно и любовно. Я подошел ближе. Снизу, из темноты и тишины сочился живой золотистый свет горящей свечи. Тихо и благодарно смотрели на нас Галина Глебовна, Сашка с Пашкой, Машка с Дашкой и собака Милка. Прижимая к груди Рыжика, Кира часто крестилась левой рукой и что-то бормотала. – Вылезайте, там на улице зима, – сообщил я и удивился своему незнакомому голосу. Короткий остаток ночи мы провели в кухне за столом, пили чай, вспоминали ночную бурю и себя в ней, сдавленно и смущенно смеялись. Дети спали. 5 С первым утренним солнцем мы с Золоторотовым вышли на улицу. «Маяк» был изломан, истерзан, но счастлив оттого, что уцелел. Слава Богу, никого не убило и не покалечило. Реакция старух на произошедший природный катаклизм меня удивила – они были не так испуганы, как возмущены, но при этом как-то привычно возмущены. Говорили о конце света, но опять как-то буднично. Поохав и поахав для приличия, старухи стали растаскивать завалы около своих домов. Расчисткой территории руководил Золоторотов, хотя как руководил – работал больше всех. Галина Глебовна находилась рядом. Пашка с Сашкой трудились не больше других, но определенно громче. Без сомнения, они переживали сейчас тот момент своей жизни, который уже никогда не забудется, быть может даже станет определяющим, – это читалось на их сосредоточенных серьезных лицах. Была во всем происходившем забытая счастливая артельность. «На толоку», – так, кажется, раньше на Руси говорили. Все помогали всем – искренне и бескорыстно, радостно и смущенно, при этом растерянно и укоризненно взглядывая на небо. С небом что-то неладное творилось… Его крутило… Там, наверху, оно было не одно – четыре. Четыре, одно над другим неба. Первое – низкое, пугающе-буреломное, цепляющее фиолетовыми лохмами верхушки уцелевших деревьев, второе – грозно-грозовое, пузатое, полное холодной влаги, а может, и снега, третье – самое большое и красивое, с золотым солнечным окоемом, на таком я мечтал в детстве жить, и четвертое – легкое, легчайшее, прозрачно-бестелесное… Одно закручивало в одну сторону, другое в другую, третье стояло на месте, а четвертое поднималось вверх – туда, где немигающе замер недобрый небесный зрак. Сев за руль, я оттаскивал при помощи троса самые большие и тяжелые ветки. «Василек» вел себя молодцом, град покоцал капот, кое-где были даже вмятины, но стекла остались целы. Работали до сумерек, до розовых, прохладных сумерек, какие приходят в начале лета. Нужно было успеть на последний паром. Я подъехал к Золоторотову и выскочил из машины. Для меня это было особое прощание. В этот необычный и важный день я дал себе слово, и не только себе – не возвращаться в «Маяк», пока не закончу «Свечку». Пожимая левую левой, я говорил что-то искреннее, не запоминающееся, и, переполненный благодарностью, не намеренно сдал название своего романа. Услышав его, Золоторотов склонил голову набок. Русское доброе круглое имело улыбающуюся розовую физиономию и вспотевший лоб с прилипшими кудряшками светлых волос. В глазах его возникло удивление, я бы сказал – насмешливое удивление. – Вы в самом деле считаете, что причиной всего стала свечка? – спросил он, по-прежнему склонив голову набок и ожидая ответа. Клянусь, в тот момент я вспомнил пророчество городищенского алкаша, отговаривающего меня ехать в «Маяк»: «Или с ума сойдешь, или повесишься, или еще хуже». Помню, я еще подумал, с недоуменной усмешкой: «Что же это может быть – еще хуже?» «Вот оно – хуже», – не находя ответа, смятенно думал я. Да, я считаю, считал и буду так считать, но, чёрт побери, что я мог тогда ответить?! А вид у меня был, я думаю, жалкий… В первой части «Свечки» я рискнул взглянуть на автора глазами героя, и был, прямо скажу, разочарован увиденным, – не таким себя представлял. Вот и теперь, в конце… Автор романа в глазах героя романа выглядел глупым и ничтожным. Но, в самом деле, я не ожидал такого безжалостного, такого коварного вопроса от Золоторотова. У меня хватило сил развести руками, пожать плечами и выдавить из себя жалкую улыбку, мол, что есть то есть… |