Онлайн книга «Сады диссидентов»
|
Матусевич $235 Гоган $45 Стоун $215. * * * Роза Ангруш-Циммер. Эта вторая воображаемая категория посвящена – ни много ни мало – биографии самой Мирьям. С кем спит Роза Ангруш-Циммер? С Дугласом Лукинсом, лейтенантом полиции. Они состоят в браке? Да, но только не друг с другом. За кем же замужем Роза Циммер? Ее первым мужем был Альберт Циммер. Разве они не развелись? Развелись. Он еще жив? Альберт Циммер жив, он живет в Восточной Германии. И не задафайте больше щекотлифых фопросов, карашо? Карашо. Второй брак, после развода с Альбертом Циммером, соединил ее с Авраамом Линкольном. Поправочка: с “Линкольном” Карла Сэндберга. Так, значит, Роза Ангруш-Циммер замужем за книгой? Да, именно так. Она ведь сама Человек Книги – вот она и в супруги себе выбрала книгу. В Розиной утопии выходить замуж можно за кого хочется. Лишь бы обряд бракосочетания отправлял раввин. * * * Козлы в жизни и в литературе. Арт Джеймс легкомысленно произносит: – Ну, сейчас посмотрим, кто из вас разбирается в козлах! Мирьям, понимая, что игра вот-вот завершится, мысленно чертыхается и ставит – снова на “Кто?” – оставшиеся у нее сорок пять долларов, выбрав приятное соотношение один против трех. Затем звучит вопрос: – Роман “Козлоюноша Джайлс”, – это притча о молодом человеке, которого растили как козла. Позже он узнает, что он – человек, и принимается за изучение секретов жизни. За сто тридцать пять долларов, под страхом исключения из игры, назовите автора этого романа. Мирьям поднимает бровь и выпаливает: – Джон Барт! – с таким видом, будто лидировала в этой игре с самого начала (на что она и надеялась). Выигрыш отчасти избавляет ее от того позора, которое красуется на табло у нее над головой, и там же, над ее головой, вдруг раздаются, будто шум прибоя, звуки бурных аплодисментов: зрители явно радуются ее удачному ответу. И Мирьям, отходя одновременно и от действия наркотика, и от злости разочарования, возвращается в собственное тело под ярким, будто пластиковым, светом. Усилием воли прекратив витать мыслями в облаках (хотя это “витание” тоже стоило ей усилий), она вновь возвращается в эту абсурдную реальность с ее оглушительными музыкальными заставками, с галстуком Арта, – и пытается понять, что же тут еще возможно спасти. Даже если она проиграет, деньги-то пригодятся. А это гораздо лучше, чем вообще ничего. Черт, она же осталась в игре! И плевать, что ее противники тоже набрали очки – оказалось, все трое прекрасно разбираются в козлах. Матусевич $285 Гоган $180 Стоун $265. * * * Сочинения Чарльза Диккенса. Грэм Стоун уверенно отвечает: “Фейджин”. Питер Матусевич выбирает слишком высокую ставку и спотыкается на “Джарндайсе против Джарндайса”. А потом Арт Джеймс зачитывает Мирьям такой вопрос: – После путешествия за границу в тысяча восемьсот сорок втором году Диккенс выпустил книгу путевых заметок, которая была хорошо встречена в Англии, однако вызвала громкий скандал в той стране, которую он посетил. Назовите эту страну. Мирьям на мгновенье задумывается о том, что это похоже на уже звучавший раньше вопрос о “помеси Вавилона с императорским Римом”: Вас ждет неузнаваемое изображение вас самих, в котором вы, однако, непременно себя опознаете. – Это мы, – отвечает она. – Америка. – Так оно и есть – это Соединенные Штаты. – Голос Джеймса смакует последние слова, будто это бифштекс. – Ну что ж, Мирьям, вы прекрасно выкарабкались после долгого падения. Перестав проигрывать, Мирьям вдруг прекращает молчать: внутри у нее как будто прорывается какая-то плотина. – Забавные они, эти британцы, – замечает она. Пускай она сегодня и не выйдет победительницей состязания, но, как и тогда, на собеседовании в КРР, хотя бы выговорится. – Приезжают сюда и устраивают истерику. – Да, – говорит Арт Джеймс, но так, словно перелистывает какую-то воображаемую страницу между ними. Приводить все в движение, не допускать застоя – вот единственный настоящий стиль Джеймса, стиль, прячущийся под ярким галстуком и внешней шутливостью: тут проступает холодная военная закалка. Если продвигаться вперед и не мешкать, то в понедельник поместятся сразу понедельник и вторник, ну а среду, четверг и пятницу можно запихнуть во вторник, – тогда оставшееся время можно запасти впрок. – Вот здорово – приезжает сюда Дж. Б. Пристли, впадает в раздражение и обзывает нас империей! – Э-э-эр-да. Но все это вырежут. – Можно было бы тут целую категорию вопросов придумать – о всякой чепухе, какую британцы наговорили об Америке. Г. К. Честертон, Ф. Р. Ливис и Д. Г. Лоренс. Но все это вырежут. – Э-э-эр-да. Итак… – Потому что еще ни один ньюйоркец никогда не сравнивал этот город с Вавилоном – настолько это фальшивое сравнение. Но все это вырежут. Матусевич $285 Гоган $230 Стоун $315. * * * Потолок кубышки. Цитаты: библейские выражения. В последнем раунде ограничения ставок до пятидесяти долларов снимаются, так что формально это игра для всех. Мирьям долж на осуществить свое безумное желание и одержать немыслимую победу – при едва ли выполнимом условии, что и Стоун, и Матусевич дадут осечку в этом же раунде (чего пока ни разу не случалось), а также памятуя о том, что совершенно нелишне было бы принести домой чек на двести долларов. И стоило ей только об этом подумать, как ее вдруг охватила лютая тоска по малышу: она как будто услышала его голосок, увидела его светлые волосы, мокрые от слез у висков. Потому что, если Мирьям хоть один час не думает о Серджиусе, то (очередное доказательство тому получено сегодня) тревога и любовь, отложенные на час, словно накопившись в каком-то неведомом органе тела, а затем прорвав его, с новой силой будто впрыскиваются ей в вены. Периодические отлучки, когда Мирьям хочется ненадолго вырваться из сладкого плена материнства, оказывается, можно вынести лишь в крайних обстоятельствах триумфа или беды. Как тогда, при аресте на ступенях Капитолия, и в тюремной камере: тот день оказался сплошным триумфом и сплошной бедой – с зияющей пустотой посередине. И то, что Серджиус оставался на руках у Томми и Розы (оба они, в отличие от Стеллы Ким, даже пеленки сменить не умели), нисколько ее не тревожило. Крайности, сопряженные с борьбой за правое дело, и унижение, воплощенное в колбасных сэндвичах, – вот что избавило тогда Мирьям от чувства вины. Поддаваясь этой внутренней тяге к катастрофизму, Мирьям сейчас испытывает соблазн поставить на кон все свои деньги, чтобы потом выйти отсюда с чем-то более весомым, чтобы выскочить из серого круга посредственности, внутри которого и протекает большая часть жизни – той самой жизни, где малыш ждет, когда же она наконец спустится в метро и заберет его из общины на Кармайн-стрит, где, скорее всего, он ползает по полу, пока Стелла готовит еду, или курит траву, или болтает по телефону, а он, наверное, цепляется за ее ноги, требует внимания и не понимает, что происходит. |