Онлайн книга «Кондотьер»
|
Ты не знал, ты еще не знаешь. Ты пробовал уцепиться за науку, но что-то — в тебе, перед тобой, за тобой — мешало двигаться вперед. Ты был один в мастерской в Дампьере. И не было никакого Ван Эйка, чтобы показать тебе дорогу… — Почему ты стал фальсификатором? — Так получилось… Мне было семнадцать лет. Шла война. Я был в Швейцарии. На каникулах. Я только что уехал из пансиона, где проучился почти все классы, и теперь бездельничал. С Жеромом я встретился в Берне: мы стали почти приятелями. Он был художником, по крайней мере, так мне казалось. Я подумывал отправиться в Женеву и поступить в Школу изящных искусств. Мы провели несколько дней вместе: я был один и скучал; у него была машина, он часто возил меня куда-нибудь. Мы говорили о живописи; он знал очень много, я — ничего… Это, наверное, и сыграло… Приблизительно через неделю он вызвался меня учить, и я согласился. — Почему? — Это меня интересовало… — Что тебя интересовало? — Все, чему я мог научиться… Я был уверен, что получу образование намного лучшее, чем в какой-либо академии. — Жером сказал тебе, что он фальсификатор? — Да. — И это тебя не смутило? — Нет… Почему это должно было меня смутить? Думаю, это меня скорее позабавило… — Почему? — Тайное притягивает… — Ты по-прежнему так думаешь? — Сейчас, разумеется, не думаю… Но в семнадцать лет почему бы и нет? Для решения проблем существуют разные средства. — Каких проблем? — Ну, каких угодно… возвращение в семью, что-нибудь в этом духе… устройство в жизни… — Ты швейцарец? — Нет… родители отправили меня в Швейцарию в тридцать девятом году из-за войны. Они договорились с одним из своих друзей, банкиром их Цюриха, и тот оплачивал мой пансион и давал мне деньги на карманные расходы… — Чем занимались твои родители? — Коммерцией, наверное… Я довольно быстро перестал интересоваться ими… — Почему? — Да так… Нет, они были весьма добры… время от времени я получал письма… в течение трех-четырех лет… Они застряли во Франции, но потом сумели улизнуть на Бермуды, а потом в Соединенные Штаты… В сорок пятом они меня разыскали… Я даже встречался с ними на вокзале… в то время я жил в Женеве… уехать с ними я отказался, а они не настаивали. Вот, собственно говоря, и все. — Они живы? — Думаю, да. Чувствовали они себя хорошо, и нет никаких причин предполагать, что с тех пор что-то изменилось… — Они живут в Париже? — Наверняка… Хотя, честно говоря, не знаю. Я не писал им уже четырнадцать лет… — В сорок пятом году ты был несовершеннолетним… — Да… Все уладилось по обоюдному согласию. Никто никому ничего не должен… — Вместо того чтобы приехать сюда, ты мог бы поехать к ним… — То, что я приехал сюда, тебя как-то стесняет? — Я задал вопрос не поэтому… — Конечно… А зачем мне ехать к ним? Чего ради?.. Представь, как я заявляюсь и объявляю им: я только что убил человека, можно я у вас поживу? — Как бы они поступили? — Не знаю и знать не хочу… это совершенно неважно… — Возможно… Что произошло после того, как ты согласился работать с Жеромом? — Мы вернулись в Женеву… Я проработал с ним два года. Помогал ему готовить холсты; многому научился. История искусства, эстетика, живописные техники, скульптура, гравюра, литография. Каждый день часов по пятнадцать… — Это тебя забавляло? — Надо думать, да… — Что именно было забавным? — Все, что я делал… Почему, не знаю… Это и неважно… Если бы это меня не интересовало, думаю, я бы все бросил, но все складывалось так, что это меня интересовало… — А дальше? — Через два года я уехал в Нью-Йорк, в Институт Рокфеллера. Проучился там год. Вернулся дипломированным реставратором. Написал — сам уже не помню о чем — работу, какую-то чушь, для поступления в школу Лувра. Просидел там чуть больше полугода, только чтобы получить диплом, и вернулся в Женеву. Благодаря Руфусу, которому меня представил Жером, я стал помощником реставратора в женевском музее. Проработал три месяца, уволился по состоянию здоровья. Все эти путешествия и работы служили мне лишь для алиби. Официально я устроился реставратором у Руфуса. И начал подделывать. Вот. — Ты овладел ремеслом? — Достаточно хорошо, чтобы помогать Жерому и уже работать в одиночку. Учение продлилось четыре года, что немало. Следующие пять лет я занимался всякой мелочевкой. И только после этого пошли большие заказы… — А Мадера в этом участвовал? — Даже не показывался… Если верить Руфусу, который рассказал мне всю подноготную год назад, хотя я и сам обо всем догадался, это Мадера поручил Жерому найти себе помощника и разработал основную схему сценария: официальная учеба, должность и так далее. — Зачем? — Он, похоже, просчитывал, как будут развиваться события, и где-то к сорок третьему году уже предвидел грядущее окончание войны, а вместе с ним — оживление рынка и, следовательно, больший спрос на картины и большие возможности для своей деятельности… — Ни Руфус, ни Жером никогда не говорили с тобой об этом? — Нет. Он оставался в тени, как Николя, как Доусон, как Сперенца… Я знал Жерома и Руфуса. Обо всем остальном — ничего… — Ты не знал, что происходит с поддельными произведениями, которые ты изготавливал? — Я отдавал их Руфусу… — У вас никогда не возникало проблем? — С полицией? Нет… Господин Кёниг — фигура, весьма уважаемая в Женеве. Его галерея высоко котируется в Европе… — Зачем же он занимался фальсификацией? — Откуда мне знать? Этого я так и не понял… Ни он, ни Мадера не нуждались в деньгах… Руфус в своей галерее получал бешеные проценты, да и Мадера был вроде бы очень богат… Даже если они сколотили состояние на подделках, то могли уже не торговать ими в тот момент, когда в работу включился я… — То, что ты делал, стоило дорого? — Сначала — не очень… Потом все дороже и дороже… — Ты не знаешь, кто покупал? — Нет… думаю, частные лица… В Южной Америке, в Австралии… — Как это происходило? — Откуда мне знать? Руфус передавал мне заказ, я выполнял его и отдавал ему; какое-то время я видел картину в подвале галереи, через какое-то время она пропадала, и я больше никогда о ней не слышал… — Как тебе платили? — У меня была ставка реставратора. Для налоговой службы. И процент с проданных фальшивок. |