
Онлайн книга «Оттепель. Льдинкою растаю на губах»
— Ну, здорово, правда? Чего вы молчите? Марьяна стянула с головы газовую голубенькую косынку и прикрыла ею глаза. — Марьяна! — восторженно и так громко, словно из-за этой косынки она могла не услышать его, заговорил Мячин. — Выходите за меня замуж! Этот мопед не мой, это мопед моего соседа по комнате, но после того, как вы за меня выйдете, я сразу куплю такой же мопед. Даю вам слово. И мы поедем с вами в Канны на фестиваль, в Венецию… — На мопеде поедем? — Да что вы смеетесь! На самолете полетим! Я вам такую жизнь устрою! А главное, я вас люблю. — Егор. — Она испуганно улыбнулась. — Можно я вам что-то скажу? Или лучше знаете что? Я вам лучше погадаю. Вот дайте мне вашу левую руку. — Я обе вам дам. — Нет, обе не надо. Она взяла его левую руку и принялась внимательно разглядывать ладонь. — Я вижу такую хорошую жизнь! Прекрасную, длинную жизнь! Вы скоро встретите женщину, Егор, и она вас полюбит просто как сумасшедшая. И вы ее тоже. Мячин вырвал свою руку. — Но я не хочу никого, кроме вас! Марьяна вдруг вспыхнула. — Знаете что, Егор? Вы злоупотребляете моим терпением. Я вас никогда не полюблю и никогда не выйду за вас замуж. — Это ваше последнее слово? — отрывисто спросил Мячин. — Самое последнее. — Но я вас люблю. Что мне делать без вас? — Вы мне, кажется, надоели, Егор, с этой вашей любовью. Ну, так же нельзя! Она глубоко вздохнула, посмотрела на него с укоризной и скрылась в подъезде. Мячин сел на мопед, закинул голову в небо и выпучил взгляд на луну. — Сейчас вот помчусь что есть силы, — мстительно прошептал он. — Наверное, погибну. Конечно, погибну. Водить-то почти не умею. Через несколько минут Марьяна выскользнула обратно на улицу и подбежала к телефонной будке. — Прости, что так долго. Теперь я свободна. — Ну, все. Выезжаю, — сказал Хрусталев. Ночью, когда она спала на его плече и вздрагивающие мокрые ресницы еле заметно щекотали его ключицу, в дверь кто-то позвонил. Она испуганно подняла голову. — Не бойся, — сказал Хрусталев. — Сейчас разберусь. Завернулся в махровое китайское полотенце и прошлепал в коридор. Приоткрыл дверь. В щелочку немедленно просунулся бледный нос Егора Мячина. — Впусти меня, Виктор! Меня девушка бросила! — Впустить не могу. Я сейчас не один. И в щелочку увидел, как Мячин медленно, отсчитывая каждую ступеньку, спускается вниз. Он вернулся в комнату. Марьяна сидела на кровати. Кожа ее прозрачно белела в полумраке. Он лег рядом, погладил ее по спине, по тоненьким ребрам, лопаткам, плечам. — Чего ты боишься? — спросил он негромко. Она обернулась к нему. — Ничего не случилось? — Да нет, ничего не случилось. Она вдруг закрыла глаза, наклонилась и так крепко поцеловала его в губы, что у Хрусталева перехватило дыхание. Лицо ее стало мокрым от слез. — Чего ты боишься? — опять спросил он. — Не знаю, — сказала она. — Нет, нет, вру! Боюсь — вдруг ты бросишь меня? И по тому, как она произнесла это и как снова начала целовать его, стремительно, жадно, словно всю себя, без остатка, вкладывая в эти поцелуи, Хрусталев почувствовал, что она нисколько не шутит и не преувеличивает. Утром он отвез ее на Плющиху и не сразу отъехал, а посмотрел, как она бежит от машины к парадной, оглядывается на него, поправляет волосы, нерешительно улыбается, открывая дверь в гулкую темную пустоту дома. По дороге к Мячину в общежитие он старался не думать о ней и не вспоминать то, что было сегодня ночью, потому что сегодня ночью к его жадной звериной страсти примешались нежность и удивление перед ней, перед этим ее испугом, ее влюбленностью, не похожей на влюбленность других женщин, одинаковых в вечных претензиях, в вечных попытках его удержать. Он старался не думать о ней, потому что то место, которое она постепенно начала занимать в его жизни, пугало. Главное, не связывать себя никакими новыми обязательствами. У него уже была однажды семья. Запомнил надолго. По горло насытился. Теперь нужно как можно быстрее приступить к работе. Быстро слепить начатый Кривицким фильм «Девушка и бригадир» и, пока Пронин не успел отказаться от своего слова, вернуться к сценарию Паршина. Дверь в комнату Мячина была открыта из-за духоты, на полу сидели три узбека вокруг того же самого, как показалось Хрусталеву, казана, из которого поднимался густой вкусный пар. К своему удивлению, Хрусталев увидел сидящего рядом с Улугбеком Музафаровым и самого Егора в красивой узбекской тюбетейке, без всякой одежды, босого и бледного. Трусы, правда, были. — Садись и поешь, — строго, как старший, сказал Улугбек Хрусталеву. — Вот друг мой, да, — он кивнул на Мячина, скользнувшего по Хрусталеву стеклянными глазами, — пришел вчера пьяным, да. Штаны потерял. Хотел купаться в фонтане. Замерз, да. Вернулся пешком, но мопед дотащил, да. Колеса проколоты. Я не сержусь. Вернулся живым, спасибо Аллаху. Теперь его буду лечить. Ему надо поесть, чаю надо попить, да? И сразу лечь спать. Много спать, да. — Егор! Я с тобой поговорить должен, — сухо сказал Хрусталев. — Ты в состоянии разговаривать? Глаза Мячина остекленели еще больше. — Надежд никаких, Хрусталев, — пробормотал он. — Сказала, что любит другого. — Садись, Хрусталева, — вежливо вмешался Улугбек, освобождая место между собой и пьяным Мячиным. — Садись и поешь. Сам видишь, какая она. — Спасибо, — сказал Хрусталев. — Я спешу. Егор! Выйди ко мне в коридор на пять минут. Улугбек помог пьяному подняться и вывел его в коридор. — Она уже все понимает. Почти, — сказал он печально. — Ее вчера девушка бросила. Вчера она плакала, жить не хотела. А утром покушала, чаю пила. — Знаю я все про девушку! — отмахнулся Хрусталев. — Всех девушки бросили. Егор, Пронин вроде согласился на Костин сценарий. Мячин поправил на голове тюбетейку. Глаза его стали вдруг ясными. — Пронин? Он дал разрешение? Уже прочитал? — Он сказал, что если мы сейчас быстро слепим вместе с Региной Марковной фильм Кривицкого, то он даст возможность снимать. — А кем я там буду, при вашей Регине? — Ты будешь стажером, Егор. Будешь просто стажером. Мячин опять поправил тюбетейку и набычился: — Не буду я просто стажером! — Дурак ты, — сказал Хрусталев. — Объясни! — Охотно. У тебя ни одного самостоятельного фильма за плечами. Это раз. Кроме меня и еще двух-трех человек, включая Костю, которого больше нет, никто о твоем великом таланте не подозревает. Это два. Без того, чтобы снять фильм Кривицкого к сроку, мы вообще к Пронину близко подойти не сможем. Это три. Не знаю, по-моему, слишком достаточно. |